Всю неделю я мечтала выспаться. Воскресенье, 8 утра. Нет, не так. ВОСКРЕСЕНЬЕ! ВОСЕМЬ УТРА! Звонок в дверь!
В такое время прийти в дом, куда тебя не звали, имеют моральное право только близкие родственники. Или милиция. Однажды к нам приходила милиция в воскресенье, только около шести утра. Тогда я посмотрела на часы и подумала, что только мама сможет избежать ненормативной лексики. Оказалось, не только.
Мужчина за дверью представился подполковником таким-то и произнес довольно странное предложение: «В вашем дворе нашли человеческую ногу, что вы можете сказать по этому поводу»? Что я могла сказать по этому поводу?!? Но я сказала. Я сказала буквально следующее: «Я не знаю, где все остальное, честно». И это была правда. Подполковнику такой ответ, видимо, не понравился, и он потребовал документы. Все закончилось хорошо. Но после этого случая звонки в дверь до полудня по выходным вызывают у меня устойчивые ассоциации.
Когда я открыла (привычку спрашивать «Кто»? или смотреть в глазок родители таки не привили, хотя старались), передо мной стояла женщина. Явно не милиционер и точно не мама. Она была странно одета. Малиновая шапка, зеленое пальто и почему-то синие сапоги. Я обычно невнимательна к таким вещам, друзья обижаются, что не замечаю обновок. Но тут каждая вещь кричала о своей самостоятельности, даже о независимости друг от друга. Чего-то не хватало. Точно. Оранжевого шарфика.
– Доброе утро! – не сказала – взвизгнула женщина. У нее явно было отличное настроение. Портить его не хотелось, и я не стала отвечать на любезность. Точнее не успела.
-Скажите, сколько человек будет голосовать в этой квартире? – она улыбнулась как-то странно. Голову склонила в один бок, а губы сдвинула в другой. Потом занесла карандаш над тетрадкой в клеточку, и…
Вспомнился, учитель истории, который с упоением рассказывал о древнегреческих скульптурах: посмотрите на него! «Мальчик, вытаскивающий занозу» как будто присел на минутку, он всем своим видом показывает сиюминутность происходящего, вот сейчас он достанет занозу и побежит дальше… Я внимательно посмотрела на собственную дверь.
– В этой?
Не то чтобы я не поняла вопрос, просто плохо поняла, поэтому тянула время, чтобы подумать.
– Да, в этой.
Она наклонилась так, что ее ухо находилось на одном уровне с моей головой, карандаш уткнула в бумагу.
– Мы не будем тут голосовать.
Она мгновенно черкнула горизонтальную линию в тетради. Губы вернулись на место. Я продолжила:
– Мы пойдем на участок.
Я не издевалась, просто говорила медленно. Потому что воскресенье, восемь утра. В конце концов, она могла говорить о людях, которые должны голосовать на дому. Формулировать надо точнее.
Не меняясь в лице, она с такой же скоростью зачеркнула горизонтальную линию напротив номера моей квартиры и вернула губы на щеку, ближе к правому глазу.
– Вы меня не поняли. Я имела в виду, сколько людей имеют право голоса в этой квартире?
Я задумалась. Второй вопрос мне показался сложнее.
– В этой?
Она выровняла голову. И опустила руку с тетрадкой.
– Да, в этой. Вы здесь живете?
– Да.
– Странно. Вы не можете посчитать людей у себя дома?
Я обиделась. Конечно, я могу посчитать. Я не могу быстро сообразить, кто, кроме меня, обладает правом голоса. Ну, когда я дома, понятно, а когда меня нет?
Медленно открылась соседняя дверь. Голова, которая высунулась из-за нее, напомнила какой-то до боли знакомый мультик, она была лохматая, небритая, ей явно не нравился дневной свет. Хриплым, но человеческим голосом она спросила:«Шо тут»?
Это был сосед Дима. Наверное «любительница вопросов» позвонила сразу в обе квартиры. Я обрадовалась, что у меня реакция лучше.
Женщина потеряла ко мне интерес и взвизгнула «Доброе утро!» в сторону Димы.
– Здрасьте, – ответил он.
– Молодой человек, скажите, пожалуйста, какое количество людей имеет право голоса в вашей квартире и сколько человек двадцать шестого марта собирается принять участие в выборах?
Ничего себе, думаю, дискриминация! Мне так односложными плохо сформулированными предложениями, а ему вот так сразу все и разжевала! А тамбур, между прочим, я открыла, вот.
– Шо-о?!
Диму, должно быть, потрясло количество слов. Зря я обижалась.
Он вышел в тамбур полностью. Под мультяшной головой была тонкая шея в вязаном свитере и семейные трусы в полоску. Женщина шарахнулась, но не сдалась.
– Мужчина!
– Шо?
Она повторила спич слово в слово и замерла с выражением лица, полным надежды на понимание. Дима обратился ко мне
– Кто это?
Меня учили говорить правду.
– Не знаю.
Диму не учили быть вежливым.
– Что она сказала?
Я попыталась перевести.
– Ты на выборы пойдешь?
– Сегодня?
– Нет, в воскресенье.
– А сегодня что?
– Воскресенье.
Пауза.
Пазлик не складывался. Причем ни у меня, ни у соседа, ни у малиновой шапки. Что-то было не так. Наверное, все-таки воскресенье. Женщина почувствовала себя лишней, но заговорила снова. Она сунула тетрадь под мышку и попыталась жестикулировать. Дима водил глазами за кончиком карандаша, как на приеме у невропатолога.
– Молодые люди!
Она вступила, так как будто секунду назад вошла. Она простила нам последние десять минут легко, даже снисходительно как-то. Но один глаз таки перестал блестеть. Я заметила.
– Меня зовут Валентина Ивановна.
Она стала похожа на воспитательницу, которая знакомится с детьми.
– Я (внимание!) произвожу мониторинг жителей этого микрорайона…
Зря она сказала это. Я покосилась на Диму. Дима не любит незнакомых слов. Они его раздражают. Когда-то я предложила ему работу мерчендайзера. Товарищ набирал на фирму, а сосед как раз искал работу и по всем параметрам подходил. Япредложила, без пояснений: «Хочешь поработать мерчендайзером»? Он обиделся. Обиделся в грубой форме. Сосед навел резкость на малиновое.
– Шо?
Надо отдать должное нашей гостье, она оказалось проницательной. Или у Димы слишком читаемое выражение лица. Интересно, кто-нибудь претендовал на рекорд в Книге Гиннеса на самое большое количество смысловых оттенков местоимения «Шо»?
– Я хотела сказать, что провожу опрос. Я пытаюсь выяснить у жителей этогомикрорайона, определились ли они, в смысле уверены ли они уже сегодня, за когоотдадут голос через неделю? Вот вы определились с выбором, молодой человек?
– С выбором?
Я проснулась. Обычно без чашки кофе этого не происходит. Сегодня исключение. У Валентины Ивановны потух второй глаз.
– Вы пойдете на выборы?
Она произнесла это без всякого энтузиазма. Дима неожиданно ответил так, как будто сразу понял вопрос
– Да.
По ее лицу пробежала надежда. Дима, в общем, нормальный. Просто вчера он отмечал день работников ЖэКэХа. Димино отношение к жилищно-коммунальной сфере, конечно, спорно, но он умел клеить обои и дружил с электриками. Тем более что последнее sms от него пришло не поздно. Где-то в два ночи.
Это такая традиция. Когда наш сосед-холостяк выпивает, он непременно шлет сообщения на мобильный. Причем по ним можно проследить (произвести мониторинг) степень опьянения в динамике. Например, после трех бутылок пива я получаю такое sms: «Задерживаюсь. Погуляйте с собакой, ключи под ковриком». Потом сосед переходит на более крепкие напитки: «Собаку погуляли? СпасибА». Ближе к ночи приходила пометка: «Собака».Надо признать, при любой степени опьянения Дима непременно помнит о собаке. К утру его развозит: «Да, я такой. Простите». Это обычно финальное. Можно ложиться спать. (Так было вчера).
Не то чтобы я злилась, просто уже не смешно. Тем более что у Димы НЕТ собаки. Была когда-то. Но на другой квартире. Может, он любил ее очень, а может, она, собака, была единственным любящим его существом? Не знаю. Только привычка с ней гулять – точнее просить об этом соседей – доведена до автоматизма. Валентина Ивановна взяла тон любящей мамы и заговорила ласково.
– Так если вы на выборы пойдете, – снова достала тетрадь, – вы наверняка уже знаете, за кого будете голосовать?
– Знаю.
– Отлично.
Она поставила галочку напротив Димы. В смысле номера его квартиры. И шумно выдохнула. Я заметила там несколько граф. Еще четыре остались пустыми. Надо налить всем кофе. Это надолго.
– Вы уходите?
– Я принесу кофе.
– Вы можете мне ответить на те же вопросы?
– Да.
– «Да» – можете? Или «да» – это ответ на вопрос?
– На какой?
– На первый.
– А какой был первый?
– Несите кофе.
Это пьеса. Я даже знаю ее название. Все. Проснулась и все понимаю. Адекватность вернулась. Но меня разбудили. Разбудили безжалостно и бесцеремонно. Это надо как-то компенсировать. Она потянулась за чашкой.
– Это кофе?
– Это чай.
– Да? А пахнет как кофе.
– Такой чай. Кофейный.
Я дурацких вопросов не люблю. Ну ладно еще про право голоса, но зачем спрашивать про кофе, кофе ли это?! Дима после трех глотков сильно оживился.
– А что вы еще хотите спросить?
– Я хочу спросить, сколько человек у вас голосует?
– Знакомых?
Я не пойму, Дима включился в мою игру или он серьезно?
– Нет, из квартиры.
– У меня нет никого в квартире.
Надеюсь, включился.
Валентина Ивановна решила дать Диме тайм-аут и повернулась ко мне.
– Вы мне обещали ответить.
– Я помню.
– Значит, давайте по порядку, первое…
Она думает, что у меня все гораздо хуже, чем у Димы. Я решила реабилитироваться:
– Я помню, что первое!
– И что?!
Она вернула тон воспитательницы и сдвинутую на бок улыбку.
Я постаралась в точности процитировать ее первый вопрос:
– «Скажите, сколько человек будет голосовать в этой квартире»?
Валентина Ивановна изобразила бровями домик.
– Откуда я знаю, это же ваша квартира?!
Дима хихикнул. Стоп. Кто кого играет? Или все серьезно? Стоило это подозревать после вопроса про кофе.
– Это ваш вопрос.
– Какой?
– Тот, который вы мне задали в самом начале.
– Ну, так и ответьте на него.
– Я и собиралась, просто показала, что помню.
– Помните что?
– Ваш вопрос.
– Моя очередь! – вмешался Дима.
Валентина Ивановна сняла шапку.
– Молодой человек, помойте чашки.
Она вручила ему свою (вообще-то мою) чашку, не сводя с меня глаз.
– Девушка, я сейчас буду задавать вам вопросы, а вы отвечайте только да илинет, договорились?
– Да.
– Вы пойдете на выборы?
– Да.
– Вы знаете, за кого будете голосовать?
– Да.
– Вы знаете, сколько еще человек, проживающих в этой квартире, пойдут на выборы?
– Так не честно! – возмутился Дима, – давайте по очереди, я на эти вопросы уже ответил. Три мне, три ей.
Валентина Ивановна, не меняя выражения лица и позы, повернулась к Диме. Он врулил мне чашки и довольно потер руки
– Я готов!
Может, он думает, что ему дадут приз? В любом случае у каждого из нас уже было заполнено по две графы.
– Ваша фамилия Черненко?
– Нет.
– Андрей Валерьевич?
– Нет.
– Это имя кого-то из ваших родственников?
– Нет.
Дима отвечал «нет» с таким восторгом, как будто его спрашивали о судимостях.
– Это сто двадцатый дом?
– Нет.
Валентина Ивановна – наверное в надежде на женскую солидарность – растерянно повернулась ко мне.
– Это не сто двадцатый дом?
Мне стало ее жаль. Это действительно не сто двадцатый дом. Более того, сто двадцатый дом находился через дорогу и был прикреплен к другому микрорайону. Она переспросила мою фамилию и имя. Я оказалась мужчиной тридцать девятого года рождения. Она застегнулась и надела шапку.
– Спасибо за кофе. В смысле за чай.
– На здоровье.
– Заходите, – ляпнул Дима. Но от души.
Она посмотрела на него так странно, как воспитательница и детсадовский ребенок одновременно.
Было почти девять утра.
– Ты на выборы пойдешь? – почему-то спросила я у Димы.
– Так я же паспорт потерял, еще полгода назад, никак не восстановлю. А ты?
– А я не успею – работаю целый день.