Край Европы, конец Европы

«Тема столкновения российской дезинтеграции и европейской интеграции хорошо знакома украинцам. В украинском Харькове, на расстоянии менее двадцати миль от российской границы, проживал один из мыслителей, видевших в перспективе этот долгий процесс интеллектуального взаимодействия. Юрий Шевелёв…». Один из самых известных западных историков, специализирующихся на странах Восточной Европы, — Тимоти Снайдер — в статье «Edge of Europe, End of Europe» для New York Review of Books упоминает Харьков и делает параллели между Мыколой Хвылевым и Сергеем Жаданом. «МедиаПорт» публикует полный перевод материала. 

Кризис Евросоюза имеет две составляющие. Во-первых, это политический кризис, недостаток демократии в работе европейских институтов; во-вторых, это философский кризис, разрушение Европы как среды, которая была источником и колыбелью универсальных ценностей. Политический кризис можно наблюдать в Германии и Греции. Сегодня можно увидеть бессмысленность создания валютного союза (еврозоны) без фискального союза (существенного общего бюджета). Для создания фискального союза потребовалось бы расширить демократические процедуры для законодательного обеспечения сбора налогов и бюджетных трат. Во время введения евро была надежда, что общая валюта будет способствовать политической солидарности и развитию европейской демократии; этого просто не произошло. 

Греческий кризис привёл к столкновению множества демократий Европы, в котором слабые должны склониться перед сильными. Греки не получают те политические решения, за которые они голосовали; но и немцы, и другие европейцы не проголосовали бы (если бы им дали такую возможность) за спасение Греции. Без европейского бюджета кризисы такого рода неизбежны; без европейской демократии любые решения будут лишены политической легитимности.

Философский кризис можно наблюдать в России и на восточных окраинах Украины. Во время революции 2013-го года украинцы показали сильную приверженность идее европейской интеграции. С точки зрения тех, кто рисковал своей жизнью на Майдане (центральной площади в Киеве, которая была центром восстания), кооперация с Европой была необходима гражданскому обществу Украины, чтобы исправить коррумпированное украинское государство.

С другой стороны, суть и явная цель войны России в Украине — разрушить Евросоюз как универсалистский проект, к которому может присоединиться Украина. Вместо ЕС Москва хочет организовать конкурентную организацию, известную как Евразийский Союз. Вместо всеобщего признания законности государств и прав граждан, евразийский проект предлагает гегемонию России над территориями, в том числе украинскими, которые российские лидеры считают исторически своими. Моральная предпосылка этого проекта в том, что члены Евросоюза отказались от традиционной европейской культуры (подразумевается религиозная, сексуальная и политическая эксклюзивность) и находятся в «упадке», а Россия — единственный представитель цивилизации. 

Действия России, направленные на разлом государства Украина посредством военной оккупации и евразийской пропаганды, не достигли своей цели, по крайней мере, на данном этапе. Очень немногие люди в Европе на самом деле предпочли бы российскую модель, которую сейчас демонстрируют Крым и Донбасс: миллионы беженцев, тысячи смертей, убитая экономика, повседневное насилие, всеобщее беззаконие. Что касается украинцев — многие из них показали, что готовы рисковать, страдать и умирать во имя Европы, — при том, что сам Евросоюз сейчас переживает кризис идентичности. Стоит разобраться, чего же, по их мнению, они стремятся достичь.

Тема столкновения российской дезинтеграции и европейской интеграции хорошо знакома украинцам. В украинском Харькове, на расстоянии менее двадцати миль от российской границы, проживал один из мыслителей, видевших в перспективе этот долгий процесс интеллектуального взаимодействия. Юрий Шевелёв (1908-2002), один из великих филологов двадцатого века, профессор Колумбийского и Гарвардского университетов, считал историю отношений между Украиной и Россией рискованным (с украинской стороны) контактом универсализма и мощного (с российской стороны) провинциализма. Эссе Шевелёва, изданные на украинском языке в 2013 г., дают научное обоснование такой устойчивой перспективе.  

В начале XVIII века, когда сущностью культуры считалась религия, украинское духовенство верило, что оно несёт российской империи вселенское христианство. С точки зрения Киева, христианство было испытанной во многих кризисах верой, которая в процессе истории очистилась и стала православием.

Православие в Киеве было вселенским (то есть, универсальным), потому что тамошние мыслители были людьми всесторонне образованными, и ещё потому, что они считали возможным распространять своё понимание религии дальше, например, до Москвы.

Украинская православная церковь имела традицию барочного образования на латинском и польском языках; духовенство хорошо разбиралось в религиозных противоречиях Реформации и Контрреформации, раздиравших в то время Европу. Россия того времени не имела подобных заведений, традиций и контактов. Москва приняла услуги украинского духовенства, но изменила их учение на противоположное: православная церковь считается подлинной не потому, что она — превосходящая альтернатива светскому государству, а лишь потому и в той мере, насколько она укрепляет политическую мощь России. Поэтому не случайно то, что Русская православная церковь сегодня активно поддерживает русский милитаризм.

Следующий конфликт между универсальными и провинциальными ценностями в Украине и России и на их периферии возник с развитием коммунистического движения в начале ХХ века. Живя в Харькове, Юрий Шевелёв был свидетелем того, как коммунизм пытались превратить в своего рода глобальный проект просвещения народов. Украина была второй по важности после России республикой Советского Союза, и Харьков был первой столицей советской Украины.

Вдохновленные созданием СССР как федерации национальных республик, в которых в первые годы советской власти нерусские народности получали равные права, многие украинские коммунисты всерьёз поверили в интернациональный характер революции, надеясь, что все народы смогут теперь преобразовать своё общество и культуру, продвигаясь вместе к социализму. Они понимали ситуацию так, что Украина — лишь одна из многочисленных стран, творящих эту революцию и создающих модернистское искусство и литературу нового, социалистического века.

В 1920-е годы украинские коммунисты основали ряд показательных культурных организаций, развивавших экспериментальную культуру. Руководителем этого движения стал украинский писатель и поэт Мыкола Хвылевый, считавший, что Украина может совершить бросок вперёд к «психологической Европе» (определение Хвылевого), при помощи новой украинской высокой культуры, бесстрашно исследующей проблемы современной жизни. «Европа» для него означала не только принятие европейской культуры, но и попытку превзойти её жанры. Он считал, что это подходящее задание для украинской — и отдельно — для русской литературы, и отвергал мнение, что русская культура имеет формы, выходящие за рамки европейских и служащие указателем для украинских писателей.

Лучшие романы того периода, такие как «Місто» Валериана Пидмогильного, изображают социализм в больших городах Украины. Сам Хвылевый — и писатель, и критик, и покровитель новой литературы, — описывает жизнь в Харькове так, что сложно назвать её романтичной: «На дальньому костьолі горить огонь і теж творить поему. Я мовчу. Марія мовчить».

Но затем, как это описывает Шевелёв, пришёл Иосиф Сталин с новой идеологией русского провинциализма. Советский социализм перестал быть универсальным проектом, который мог начинаться в странах, создающих новую европейскую культуру, — теперь это был проект экономических преобразований, с жёсткой централизацией и управлением из Москвы. Провалы в исполнении проекта можно было списать на страны-сателлиты, прежде всего на Украину.

Процесс коллективизации сельского хозяйства, в полной мере развёрнутый в 1930 году, должен был превратить сельское население на территориях, подобных Украине, в современное пролетарское общество. Лишённые своей земли и её плодов в процессе коллективизации и реквизиций, крестьяне в советской Украине голодали и были вынуждены посылать своих детей просить милостыню в города. В начале 1933 года милиция Харькова ловила на улицах города до двух тысяч детей ежедневно. Хвылевый и другие украинские писатели видели это своими глазами.

Сталин обвинил в провалах коллективизации украинских националистов и расправился с лидерами нового украинского авангарда. В марте 1933 года Мыкола Хвылевый наложил на себя руки. В 1934 году столицу советской Украины перенесли в Киев. В 1937 и 1938 годах Харьков стал одним из центров сталинского большого террора. Сотрудники НКВД убили целое поколение художников и писателей (включая писателя Пидмогыльного). После вторжения СССР в Польшу в 1939 году военнопленные поляки были доставлены в Харьков и позже убиты. Идея коммунизма как повсеместного интернационального освобождения была вытеснена сталинской концепцией коммунизма как особенной системы политического управления под контролем Москвы.

В таком контексте легче понять, как многие украинцы видят сегодня свою последнюю революцию 2013-2014 года. Для украинцев перспектива Европы — это не только общий рынок для украинских товаров и ускорение политических реформ; важную роль играет также идея взаимного признания европейских государств и гражданских обществ, которые могли бы вытащить Украину из тени русского провинциализма.

Но революция — несмотря на то, что активисты приезжали со всей страны — была сосредоточена на Майдане в Киеве. В послевоенные десятилетия Киев был советской столицей; в постсоветский период Киев с гордостью превратился в европейский мегаполис.

В восточном Харькове, где советизация после 1930 года означала провинциализацию, атмосфера намного более постколониальная. Во время революции мнения в Харькове сильно разделились, и большое количество населения присоединилось к «Антимайдану», т.е. противникам проевропейского движения. Конфликт выражался и в методах протеста: ненасильственном (Майдан) и насильственном (Антимайдан, особенностью которого было избиение и унижение политических противников). Сергею Жадану, самому известному харьковскому поэту и писателю, антиевропейцы сломали череп в начале 2014 года.

После победы Майдана и российского вторжения весной 2014-го настроения в Харькове несколько изменились. Памятник Ленину на центральной площади города был наконец снесён в сентябре 2014-го. Теперь на постаменте висит объявление о том, что «ведутся строительные работы», хотя на самом деле никакой реконструкции не ведётся. (Возможно, имелось в виду строительство иного, культурного или политического характера?)

Харьковские руководители в основном были против Майдана, но, когда пришло время, выступили против сепаратизма и российской агрессии. На улицах военизированные формирования правого толка набирают добровольцев для защиты Украины от России, в то время как общественное мнение во многом еще остаётся неопределенным по отношению к войне. В феврале во время марша, посвящённого годовщине Майдана, по пути следования колонны взорвалась заложенная мина, в результате чего погибли четверо людей. Городские автобусы раскрашены в жёлто-синие цвета национального флага, обнадёживающий слоган «Єдина Країна/Единая Страна» написан как по-украински, так и по-русски. Не так давно произошёл инцидент во время попытки увековечить память самого Юрия Шевелёва, вскрывший имеющиеся разногласия. Мемориальная доска, установленная на доме, где он жил, была разбита людьми, заявившими, что они защищают Харьков от «фашизма». 

Одним из тех, кто пытался вернуть память о Шевелёве в Харьков, является поэт Сергей Жадан, избитый «антимайдановцами» в прошлом году. Самая известная тема его произведений — жизнь в больших городах в постсоветскую эпоху. В сборнике прозы «Гимн демократической молодежи», опубликованном за несколько лет до Майдана, Жадан показывает первые годы последнего по времени периода харьковской истории — постсоветского. Первый рассказ в сборнике, «Владелец лучшего клуба для геев», пожалуй, не стоит воспринимать как протест против официальной гомофобии Российской Федерации или неприязни к гомосексуалистам, которая по-прежнему доминирует в Украине.

Тема рассказа — это не столько особенности гомосексуального опыта в Харькове или трагикомичность тех, кто зарабатывает на этом деньги, — рассказ на самом деле о природе любви. Мы узнаем в финале, что главный герой, владелец лучшего гей-клуба, бывший уличный бандит, втайне считает, что именно геи понимают, что такое секс. Но и это в конце концов оказывается не настолько просто. Рассказ сублимирует особенности провинциального постсоветского Харькова в универсальный вопрос: может ли любовь между двумя людьми быть ответом на невыносимое отчуждение в обществе, которое переживает глубокую трансформацию. Этот сильный ход, быстро и мастерски выполненный автором на фоне комичной ситуации, оставляет у читателя желание читать дальше.

Ранее, в Харкове 1920-х, коммунист Хвылевый тоже писал о сложностях страсти в современном городе, это была одна из тем, которые считали частью нового универсалистского будущего. На первый взгляд может показаться (впрочем, этот вывод слишком прост), что Сергей Жадан, рождённый в 1974 году, просто ведёт хронику замедленного упадка города и миссии города Хвылевого.

Наверное, на самом деле Жадан стремится к тому — ключом к пониманию этого может быть его готовность рисковать жизнью ради Европы, — что Хвылевый называл «психологической Европой»: признание общепринятых норм, работа по их преодолению, абсолютная необходимость свободы и достоинства для подобного усилия. Бандиты разбили ему голову за то, что он отказался её склонить. Недавно вышедшая книга Жадана — сборник поезии  «Життя Марії» — книга о войне Украины и выживании самого поэта: «Ти бачиш – я вижив, у мене два серця, зроби що-небудь із ними обома». 

С чтением книги размышления становятся всё более религиозными, стихотворения принимают форму бесед с самой Марией. Никто в восточно-славянской культуре или где-либо ещё так не сочетает писательские образы «крутого парня» и «юродивого», как это делает Жадан. Он читает гимны в стиле рэп.

Местами стихотворения в сборнике «Життя Марії» напоминают поэзию поляка Чеслава Милоша, который в ХХ веке также искал Европу, как в местном, так и в универсальном: «Я хотел всему дать имя». Милош был выдающимся поэтом пограничья, только не украинско-российского (и еврейского), а севернее Харькова — литовско-белорусско-польского (и еврейского). Его позиция состояла в том — и это, пожалуй, не сильно отличается от взглядов Жадана, — что суть Европы лучше всего выражена на периферии, что неуверенность и риск — более существенные переживания, чем банальность и уверенность. 

Его стихотворениями в переводе Жадана и заканчивается сборник «Життя Марії». Первые два стихотворения — «Песня о конце света» и «Бедный христианин смотрит на гетто» — ставят прямые вопросы о том, что делали европейцы в ХХ веке, и что было возможно и следовало бы сделать вместо того. Второе стихотворение передает боль и тяжесть при виде Холокоста и попытках извлечь уроки из этой трагедии (что было — по крайней мере раньше было, —центральной идеей европейского проекта). Первое стихотворение почти беззаботно, но однозначно жутковато передаёт ощущение того, как может выглядеть катастрофа Европы.

«А ті, що чекали блискавиць і громів,

Розчаровані.

А ті, що чекали знаків і архангельських труб,

Не вірять, що вже починається.

Доки сонце й місяць угорі,

Доки джміль навідує троянду,

Доки народжуються рожеві немовлята,

Ніхто не вірить, що вже починається.

Лише сивочолий старий, котрий міг бути пророком,

Але не є пророком, бо має інші заняття,

Говорить, підв’язуючи помідори:

Іншого кінця світу не буде,

Іншого кінця світу не буде»

Милош писал на польском, что у старика были другие дела; Жадан пишет на украинском, что и так уже было много пророков. Возможно. Проевропейские украинцы используют возможность, а не требуют будущего. Они тоже наблюдают за греческим кризисом, и их критика зачастую намного резче, чем у западных евроскептиков.

Для украинцев главное сейчас — не уверенность, а возможность. Жадан мог умереть за идею Европы; другие украинцы уже погибли за неё. В то же время риски, которым поэт подверг себя и физически, и в литературе, не были совершены ради конкретных политических целей. Многие эссе и стихи Жадана посвящены тому, чтобы попытаться понять тех, с кем он не согласен; он откровенно критикует правительство. Как Милош, называвший Европу «семейной», и как Хвылевый, считавший Европу «психологической», Жадан экспериментирует и ищет просветления, ощущения «Европы», для которого требуется связь с непреодолимым прошлым, а не производство и потребление исторических мифов. «Свобода, — пишет Жадан в «Житті Марії», — состоит в добровольном возвращении в концлагерь».  

Никто не знает, куда приведёт такое видение Европы; в некотором смысле, в этом вся суть. Но мы знаем, что Европе, чтобы существовать как таковой, необходимо существовать в более широких институтах. Многие украинцы понимают это, поэтому они выбрали Европу темой своей революции. Европейские институты должны совершенствоваться — почему мы все и обсуждаем Грецию. Европа может потерпеть поражение и в Греции, и в Украине — вот почему в последние недели российские СМИ преждевременно торжествуют по поводу крушения Евросоюза. Основной посыл русской пропаганды в том, что работать на Европу, будь то внутри Евросоюза или за его пределами, бессмысленно, потому что демократия и свобода — суть не более чем лицемерие обречённого режима, а история не предлагает иных уроков, кроме уроков силы. Русский нигилизм только рад нарциссизму европейцев.

Европейский Союз, несомненно, переживёт оба кризиса, по крайней мере, на какое-то время. Однако ни в одном из них он не показал достаточно адекватной реакции на свои экзистенциальные и демократические проблемы. Украина заслуживает помощи, но по большому счёту игнорируется, так как она не член Евросоюза; рекомендации греков по институциональным реформам остаются без внимания.

В то время, когда европейские лидеры мучительно пытаются определить, что такое Европа, полезнее (или по меньшей мере утешительнее) читать мрачных универсалистов в Харькове, чем наблюдать самодовольных провинциалов в Москве.

***

За перевод публикации «МедиаПорт» благодарит Геннадия Цупина.

Фото: Павел Пахоменко

Об авторе. Тимоти Снайдер — американский историк, профессор истории Йельского университетa, действительный член академии «Институтa гуманитарных наук», автор книг, целого ряда научных монографий, статей по истории Восточной Европы (в том числе Украины, Беларуси, Литвы, Польши и России нового времени). Докторскую диссертацию защитил в Оксфордском университете. Около десяти лет провёл в Европе, говорит на пяти (и читает на десяти) европейских языках. Автор книги «Кровавые земли», переведённой на тридцать языков и названной «книгой года» по результатам двенадцати литературных списков.