Юрий Шевчук: «Без этой лирики жизнь была б похожа на сбор урожая»

Сорок минут общения после концерта. О лирике и попсе, о рок-н-ролле и джазе, «homo sapiens» людях и «прямоходящих».

– Устали?

Юрий Шевчук: Да вы, наверное, больше устали?

– Спасибо за концерт. Это было здорово.

Юрий Шевчук: Серьёзно, вам понравилось?

– Современная молодёжь в таком случае говорит: «Вы нас порвали!».

Юрий Шевчук: Да ну не сказал бы… Я пытался сегодня как… Ну, сегодня зелёный концерт. То есть, что это значит… Это значит, что последний концерт в туре. Я сегодня ребят поставил перед фактом, неожиданно абсолютно. Чтобы сыграли что-нибудь… Сыграли. Такую тоскливую украинскую свадьбу…

– У вас сейчас, у одного из динозавров рок-н-ролла русского, больше всего экспериментов. «Мир номер ноль» — была абсолютно новая штука. Сейчас — «Единочество». Много нового выпускаете — почему так? Сейчас, я слышал, очень много джаза было, откуда перемены? Старое не нравится?

Юрий Шевчук: Ну, мы ж не в армии служим. Ну, чтоб в одних погонах 20 лет прошагать, и с другой стороны, мы служим армии. Я люблю служивых, но дело не в этом. Просто иначе скучно. Я буду петь свой «Поворот», «Осень» с утра до ночи и что? Так же с ума можно сойти. Вы же творческие люди, сами всё прекрасно понимаете. Поэтому мир, безусловно, велик и необъятен, это прекрасно. И существует столько нот и даже ладов в мире. Я вообще предлагал музыкантам придумать свой лад. Это интересно! Интересно изучать жизнь, изучать этот океан, который называется вселенной. И с которого веет просто-напросто какие-то… уж такой звук. Это волны, это какая-то гармония, которая… Вот волна идёт через весь космос. Когда чувствуешь эту волну, впадаешь, и начитывает информацию, как на сайтах. Не падаешь просто, как муха дохлая на воде… Это всё очень интересно. Интересна жизнь.

– «Осень» стала саундтреком к сериалу «NEXT-2». Есть такое мнение, что сериал — это массовая культура. Не жалко было отдавать песню массовой культуре?

Юрий Шевчук: Нам навязали сериал, честно скажу, «Реал Рекордс». Мы продали ему «Единочество», два альбома. Причём это было первый раз в стране, когда группа продала материал, который издатели не слышали. Они пошли нам на встречу, потому что он независимый… У нас были жуткие долги по студии, по всему… И выход — издатель пошёл нам навстречу, оплатил все наши долги. Не зная, что за материал идёт в выпуск.

«Реал Рекордс» — хорошая фирма, не пиратская. Она не выросла, как другие, с пиратов. Она серьёзная фирма, и они пошли на это. И ребята были очень рады, благодарны. Но они, конечно, навязали нам этот чёртов сериал. (Смеется.) Это для нас был не компромисс. Ну, в принципе, сериал так сериал. Компромиссом было то, что они как-то изрезали песни, конечно, печально… и режиссёр… Ну, и сериал сам, в принципе, не смотрю. Но дело не в этом. Мы пошли на этот компромисс, как говорил замечательный наш руководитель МХАТа начала этого века, что есть компромисс и есть компромиссы. Но это был для нас всего-навсего компромисс. Может быть, один из немногих, и мы пошли на это и дали им песни.

Хотя они требовали все хиты: «Осень», «Еду я на родину». Я за эти хиты дрался. Я сказал, что «Еду я на родину» — для многих эта песня ассоциативна. Почему на неё нет клипа? Потому что каждый ассоциирует её со своей жизнью. Поэтому я не хочу, чтобы кто-то прихлопнул все эти, как сказать, фантазии на тему той или иной песни. Поэтому мы пришли к паритету. Там была «Церковь», там была «Ты не один» и ещё несколько песен. Все их мы записали в одном формате звуковом. Как-то в одной стилистике для этого фильма.

– Сегодня сильно «Фонограмщика» сделали… Как, кстати, ваша война с фонограмщиками. Кто главный фонограмщик?

Юрий Шевчук: Ну, фонограмщик — это не самое главное зло. Мне многие чуваки говорят: «С кем ты дерёшься?!» Ну, я сам понимаю, что попса — это, конечно… Попса — это ж как дети. Они хотят жить хорошо и при этом ничего не делать. Это всё понятно. Да что с детьми бороться. Я не борюсь с детьми, а с теми мудаками, которые вот этих детей выкармливают. Все эти «фабрики звёзд» и так далее. Все эти куриные окорочка. Всю эту попсню, на которой легко делать деньги.

Я рублюсь не с Филиппами Киркоровыми, а с теми, кто за ними стоит. Это люди посуровей. У них пестики есть. Всё там нормально. И эту сволочь надо выжигать, конечно, калёным железом. Почему? Потому что она уродует страну. Россию, Украину, Белоруссию, все наши братские страны. Почему? Потому что волей-неволей молодой человек смотрит телевизор — и что он там видит. Он не видит Окуджаву, Булычева. Он не видит там передачу о хорошем украинском поэте, скажем так. Он видит там одну галимую попсу.

Вчера я включил телевизор, была там передача, девки у трубы танцуют. На этом очень легко делать деньги, это ничего не стоит. На самом деле на искусстве делать деньги — это трудно. Потому что искусство нужно объяснить, нужно как-то поговорить с людьми, что, ребята, это вам нужно. Что это действительно хорошо, это гармонично.

– У нас в девятом классе дети Достоевского читают и всё равно слушают попсу и смотрят то, что смотрят. Почему так?

Юрий Шевчук: В старые времена нас глушили маршами. Утром встаешь: ба-бам! Надо делать подвиг в девять утра или вообще ничего не делать. Ну я говорю о брежневских временах, просто вы их не помните. Сейчас там ба-бам друг другу в ворота: «ты меня не любишь, ты меня не любишь». (Смеётся.) Это ужасно. Это настроение на весь день. Это состояние души бытия, ощущение мира, но это же ужасно! И если эти звёзды зажигают, значит это кому-то нужно и на этом очень легко делать деньги.

Это раз, а с другой стороны, очень многим и в Украине, и в России очень важно вот это дерьмо метать. Почему-то очень многим хочется сделать из наших стран какие-то банановые республики. Чтобы вообще ничего не было. Чтобы быдло бегало… и просто всё это жрало. Всю эту нашу порнографию, полиэтилен, пластмассу. Вот эту жвачку. Ну, что вам, понравится, если ваши дети станут такими? Почему-то многие телевизионщики считают, что это вот народу нужно. Откуда они знают, что ему нужно? Почему они душевных, духовных или даже физических, блин… Поднять что-то и сделать хотя бы сериал, который сильно зацепил бы. Не о сегодняшнем дне, не о бандитах, не о той клюквенной крови, о которой я сегодня пел. О серьёзном, весело. Серьёзно поднять, как Шекспир в своё время поднимал тему — «Быть или не быть, вот в чём вопрос!»

Я не могу жить в башне из слоновой кости. У меня нет столько денег, как у Бориса Гребенщикова, оттягиваться на Катманду. Мыться там под душем этим небесным каждый месяц, куда он ездит. Я езжу в свою деревню в Лебедивку. Где рядом Карабицыно, где каждый год подыхают четыре мужика от дешёвого бухла и героина. Вот и всё, вот моя страна. И на самом деле, меня действительно это ломает, я даже сказал бы, дрочит. Простите. Я пытаюсь на своих концертах, со своими ребятами что-то делать, блин. Хотя бы поговорить честно.

– Сейчас лучше, чем тогда?…

Юрий Шевчук: Да никогда не лучше, никогда не хуже. Жизнь такая, какая она есть. Раньше нас душили тем, сейчас нас душат этим. Раньше душили маршем, сейчас попсой. Завтра ещё чем-то, что-нибудь придумают. Это всё естественно, но главное, как говорил сэр Генри в известном романе: быть или не быть. (Смеётся.) В нашем поколении оставить какое-то блюдце, белого поля. Вот для остальных поколений. Вот, как красиво, посмотрите, вокруг ночь, а вот тут свет оставить, чтобы дальше поколения рубились за человечность и понимание человека. Не как животного, которое пожирает холодильники, телевизоры, там, лес, поле. Какие-то глобалисты, где все одинаково. Мы все шестидесятники: Окуджава, Высоцкий — они все рубились за это. Они никого не победили на самом деле, ни Высоцкий, ни Галич, ни Джон Ленон, ни Моррисон. Они никого не победили. Они на самом деле оставили нам что-то светлое, от которого мы отталкиваемся.

– В ТАКОЙ обстановке часто с журналистами общаться приходилось?

Юрий Шевчук: Да я не знаю. Вы для меня не журналисты, вы для меня люди. Я журналистов не люблю. Ну, журналисты, они как бы другие. А вот с вами мне общаться приятно. Вы не журналисты, вы задаёте славные вопросы. Вы начали по крайней мере не с того: «А что же значит ДДТ?» (Смеётся.) «Переведите пожалуйста». Уже радостно. Вот в Москве, я многих москалей знаю там. Устраиваем там какую-нибудь журналистскую пресс-конференцию, а там девочки стоят. Я помню, как послушал: «Так, ну, что-то ДДТ плохо, ну, посмотрите. Мы сегодня мясо уже поели, рыбу уже поели, а десерта что-то у них нету. Пойдём на другую пресс-конференцию». Вот, что такое журналист! Сволочь он! (Смеётся.) Да не слишком, сволочи среди музыкантов тоже хватает. То есть есть люди и нелюди в любой профессии. Вы журналисты хорошие.

– Сегодня очень много джаза на сцене было. Много духовых инструментов. Вам теперь это интересно?

Юрий Шевчук: Нет, просто оперный театр, сцена другая. Сегодня больше читал стихов. Хотелось ещё больше. Хотелось вообще камерности какой-то, но она у нас не вышла. Поэтому концерт у нас был какой-то рваный. То есть мы шаг на софит отступали назад, в облака, которые плачут гнилыми каплями дождя. Неважно, но мы сегодня старались. Не то что старались, мы сегодня жили. Мне было по кайфу.

– Заметили, ребята вставали. А их просили не танцевать, садили на место.

Юрий Шевчук: Нет, не заметил. Пытался поднять зал, но с другой стороны, мне стало жалко кресел. Потому что оперный театр… Могли сломать кресла. С другой стороны, мне пофиг. Если их попросили не танцевать и они не танцевали, то значит они не ребята, а пенсионеры. Потому что когда просят о чём-то, то всегда всё делают наоборот, по-другому.

– У вас в песнях очень много вопросов. Когда закончатся чёрно-белые танцы?

Юрий Шевчук: Ну… Вы знаете, ведь искусство не отвечает на вопросы. Это же не я сказал, даже не Репин. (Смеётся.) И не Серёга Есенин, и даже не Платон. Это естественно, просто искусство задаёт вопросы. Решать-то нам с вами. Ведь Господь это нам дал свободу выбора, ответа. А это очень важная вещь. Искусство задаёт, а жизнь отвечает, и жизнь глубже, чем искусство. То есть сильнее, свирепее, лиричнее, светлее. Жизнь — это другое искусство. Немножко как бы так отражает что-то. Такое кривое зеркало. А кривизна зависит от твоей личности, от твоей собственной характеристики… Метр восемьдесят, два килограмма или триста грамм и тогда это вообще неважно. (Смеётся.)

– Что для души слушаете? Что посоветуете?

Юрий Шевчук: Для души? Ну, вопрос, конечно, на засыпку. Моя душа слушает, я надеюсь, у меня есть уши. Это очень важно, чтобы душа слышала. А что сейчас я делаю, я слушаю мир эфира. Почему молодой всегда современнее? Ответьте мне на этот вопрос. Потому что современность физиологична. Он её чувствует кожей.

– Как-то в «Огоньке» сравнивали ваших слушателей со слушателями Киркорова. У вас молодёжь.

Юрий Шевчук: Да, несколько поколений. И на концерте в Киеве балдел. Всё-таки десятитысячник, пришли люди, в основном молодёжь. Классно!

– А вы не боитесь, что молодёжь вас не понимает?

Юрий Шевчук: Нет… Нет… Старик, извини, но у нас уже давно не мастурбируют. Мы же не такие там люди. Есть молодёжные группы, которые специально ориентированы на молодёжь, на девочек. Висят плакаты с этими, там, кентовыми президентами, и эти плакаты очень сексуальны, эротичны. И молодая девочка шевелит пальцами. Это нормально! Или молодой мальчик. Но мы другое совсем. Мы ж обращаемся не к телу, а к душе. Нам абсолютно неважно, в каком теле душа. В старом теле или в новом.

Я знаю молодых мальчиков пятнадцатилетних, которые уже старики. И вот вообще моя последняя телега: homo sapiens — человек разумный. А вот до него лет пятьдесят тысяч назад жил человек прямоходящий. Вот сейчас, по-моему, очень много появилось людей прямоходящих. (Смеётся.) Вместе с homo sapiens, не помню, по-латыни как. Но это факт. Вот ты видишь людей прямоходящих, которых искусством называют, то туда даже свинья не залезет покушать. Вот и всё.

– Как в Питере дела? Стреляют?

Юрий Шевчук: Отлично. Он давно уже не криминальная столица. В Питере денег нет. Криминал там, где деньги, он был в Москве и в Киеве, ну, ещё в Днепропетровске, ну, ещё пару городов, ну, ещё Екатеринбург. Ну, ещё там Дальний Восток, ну ещё там несколько сёл. Криминал не в Питере, если говорить о криминале… Питеру одно время очень много сливали убийств. У меня есть друзья, которые всяким таким занимаются. Так что я в курсе.

Питеру сейчас триста лет. Эти триста лет вошли в какой-то пафос. Сразу началась предвыборная кампания, когда красят дома. Я был строителем и знаю, что это все осыплется через месяц. И когда на дороги не делают пирога. Закатывают глину асфальтом. В Питере очень многие люди заработали.

С другом мы целый год готовим рок-фестиваль в Питере. И когда за неделю до 30-го мая его запретили. Причём мы не знали даже, кто. Я бегал от Матвиенко к губернатору, от губернатора к Матвиенко. И они все тыкали друг на друга пальцем. Посылали в одно место, а потом с этого места в другое. Я понял, что бюрократия развелась в России, почувствовав себя опять безнаказанной. Она может прихлопнуть художника к ноге. Мне это очень не нравится.

Я был очень обескуражен и, честно говоря, даже потрясён. Тем, что этот рок-фестиваль нам не разрешили. Рока не было триста лет. Они хотели, чтобы те немецко-британские львы все спали спокойно. И мне сказали, что: «Юра, город согласился, но вы уберите всю эту сволочь, наркоманов и алкоголиков». Я говорю: «А кого это, извините?» «Ну, эту вашу молодёжь. На стадион Кировский, это за городом». Я говорю, хорошее же у вас мнение о молодёжи. Далеко пойдёте.

Из Питера куют сейчас какую-то третью столицу. Не знаю, что-то там не так происходит, нехорошо всё. И это я чувствую, и это мне не нравится. Будем бороться.

– Знаете, Харькову в следующем году триста пятьдесят. Тоже строят дороги, красят дома.

Юрий Шевчук: Да я знаю, что Харьков был столицей. Не дай вам Бог пройти то, что мы прошли сейчас. Вы не представляете, сколько миллионов долларов было украдено. Буквально за неделю, как только они посыпались. Это все печально. Вот это вот люди прямоходящие. Их очень много не только на улице, но и, к сожалению, в Кремле и в нашей Думе питерской. Печально. Людей прямоходящих, которые хотят нажраться и насосаться, много. А деньги красть — только в строительстве. Это самое замечательное. Один сантиметр асфальта не доложили — уже миллион в кармане.

Но, я думаю, эти гады вымрут. Мы им это позволим естественным путём. Вымереть, как бронтозавры, и динозавры, и как всякой другой сволочи. Ну, печально. С другой стороны, праздник… Что-то всё-таки получилось, потому что что-то осталось. Что-то отреставрировали. Приезжайте к нам в город. Город стал хорошим, никаких выстрелов, бандитов не увидите. Все очень прилично. Немножко отреставрировали некоторые музеи, немножко помогли, немножко сделали. Ну, в общем, так ещё простоит лет сто.

– Завтра уезжаете домой в девять утра. Что нового об Украине узнали?

Юрий Шевчук: Я запомнил вот эти дороги из Донецка в Киев, 800 км. И из Киева в Харьков 500 км. Я видел офигенные сёла, вот здесь же север Украины. Эта земля вспахана, это все культурно. Каждое дерево побелено. Вот эти хаты, вот это всё… закаты. Необычайные небеса. Очень много акаций, дубов. Вообще много. Много нюансов. Люди хорошие. Очень много увидел такого доброго, хорошего. Украина всё-таки — это земля прежде всего. Это, конечно, и небо, и вода, но всё-таки земля. И вот эта земля — это жирный чернозём. Думаю, вот, блин, остановить автобус и сесть рядом, спеть «Риве и стогне Днипр широкий». Класс!

– Идиллическая такая картина.

Юрий Шевчук: Понимаете, без этой лирики жизнь была б похожа на сбор урожая. Почему в сёлах люди не живут? Все в город едут, денег хотят. Жизнь быстрая. А в сёлах люди не живут, потому что им не разрешают жить в сёлах. Вот сейчас у нас после Украины будет Урал, Поволжье, Сибирь. Страшно. Не живут люди в сёлах, спиваются, умирают.

Наше правительство, видать, в сёлах не жило. Не чувствует красоты, не чувствует гармонии. Не чувствует той основы народной, которая всегда была на Украине. Это крестьянство. К нему сейчас отношение плохое, это видно. Поэтому на селе жить, я сам в селе живу и знаю, очень тяжёло. То есть тяжело быть фермером и просто участвовать в хозяйстве. Потому что тарифы страшные. Я в курсе событий…

Тяжело. И пока что, к сожалению, мы с вами как-то… Ну, ещё лет семьдесят советской власти. Где план, план. Сеем не то, а это. Сеем по разнарядке, ту культуру, которая может здесь не родиться. Ну, ничего. Моисей 40 лет водил по пустыне. А в принципе, мог дойти за неделю. А он 40 лет водил, чтобы они от рабства этого… Выбили из себя рабов, как Чехов говорил. Мы тоже лет пятьдесят походим.

Мы все равно выживем, и Украина, и Россия. Украина станет процветающей страной. Безусловно. Когда-нибудь мы объединимся. Не так, а по-настоящему, как братья. Это обязательно. Иначе мы не выживем. Иначе здесь одни китайцы будут бегать и турки. (Смеётся.) И будем у них пахать и дрова колоть. Всё. Пока. Добро.