То взлет, то посадка. То нефть, то медведь
ТУ-154 заходит на посадку. Пассажиры рейса «Белгород-Нягань» просыпаются и оживляются. Они достают мобильные телефоны и меняют карточки украинских мобильных операторов на российские. Под самолетом – Западная Сибирь, Тюменская область. Рейс чартерный, заказанный нефтяной компанией «Красноленинскнефтегаз» (НК КНГ). В салоне – 150 вахтовиков.
Понимаешь, это странно, очень странно –
Но такой уж я законченный чудак.
Я гоняюсь за туманом, за туманом,
И с собою мне не справиться никак.
ПОНИМАЕШЬ, ЭТО ПРОСТО, ОЧЕНЬ ПРОСТО
ДЛЯ ТОГО, КТО ХОТЬ ОДНАЖДЫ УХОДИЛ
Вахтовый метод: месяц в Сибири, на нефтедобыче, месяц – дома, выходной. НК КНГ – украинско-российская нефтяная компания. Рабочие – из Харькова, Днепропетровска, Ивано-Франковска, Львова. Больше всего – полтавчан. Не случайно украинский офис компании расположен в Полтаве. И не случайно вахтовый поселок, аккуратно «вырезанный» в тайге, называется Полтавским.
Вахтовики – крепкие угрюмые мужики среднего возраста. Они неразговорчивы, что называется «себе на уме». То ли работа сформировала характер, то ли характер обусловил выбор работы.
30-40 дней в тайге, в суровом климате, вдали от цивилизации (хотя работодатель очень старается создать сносные условия), практически без связи, в очень узком кругу. Тяжелая, изнурительная работа: 12 часов бурения скважин, 12 часов отдыха. Они признаются: не всегда знают, какой сегодня день недели (работают без выходных), какое число, какой месяц. Точно знают только, сколько дней до конца смены.
ПЯТАЯ ВАХТА
Компания «Красноленинскнефтегаз» работает в основном на нефтяных месторождениях. Сайт НК КНГ сообщает, что «особенно профессионально специалистам организации удаются такие виды работ, как сооружение скважин по безамбарной технологии, зарезка боковых стволов с горизонтальным окончанием и строительство горизонтальных скважин». Увидеть, что скрывается за этими страшными непонятными словами, и пригласил журналистов «на плэнер» гендиректор компании Иван Матиешин. Мы прибыли в Сибирь вместе с вахтовиками, которые прилетели на смену. Назвали пресс-тур «Пятой вахтой».
УМНИКИ И ДОРОГИ
Название «Нягань» я впервые услышала в самолете. Небольшой сибирский городок, около 60-ти тысяч жителей, на тысячу километров севернее Тюмени. Первое название – Нях. Появился на карте в 60-х годах ХХ века. До этого сталинский режим отправлял сюда «спецпереселенцев», позже, в 50-х, здесь началась лесозаготовка, благодаря которой маленький поселок разросся и получил статус города. Каждый житель Нягани гордится знаменитой землячкой Марией Шараповой.
Из Нягани до Полтавского – 70 км. Неплохая асфальтная дорога, разметка, знаки. Трасса пустая, даже непривычно без Lanos’ов и Aveo. Изредка встречаются тяжелые длинномеры-нефтевозы и внедорожники: от патриотических УАЗов-Патриотов до дорогих Toyotа.
Города, поселки, нефтепромыслы, аэропорт, дороги – здесь все стоит буквально на болотах. Суши в этом регионе почти нет: твердь – насыпная.
Когда-то еще советские инженеры придумали технологию, которую обозвали «снегурочкой». Зимой замерзшее болото «пропахивали» бульдозерами, заливали водой, утрамбовывали снегом. Вечная мерзлота гарантировала такой дороге относительную стабильность. Чтобы она не «плыла» летом – засыпали хвоей, мхом, хворостом, песком, глиной, гравием.
Но больше лежневок – дорог, выстланных бревнами прямо по топям. Трясина постепенно поглощает эти настилы, и нужно укладывать новые и новые слои. На бревенчатых площадках стоят и поселки-вахтовки. Сначала валится лес. Стволы укладываются на болото решеткой: слой вдоль – слой поперек. Сверху кладется специальная ткань, на нее насыпается песок. Если это дорога – сверху будет щебень и асфальт. Если буровая – достаточно просто песка.
ЛЮДИ ПОСЛАНЫ ДЕЛАМИ,
ЛЮДИ ЕДУТ ЗА ДЕНЬГАМИ
В самолете генеральный директор рассказывает: большинство сотрудников компании (всего их около 2-х тысяч) – украинцы. Причин тому несколько.
Во-первых, происхождение самого Матиешина: он хоть и родился в Архангельске, но родители его – из Тернопольской области, сосланные на север. Семья вернулась на родину, когда Ивану было 10 лет. В Украине он закончил школу и нефтяной техникум, а потом и институт. По распределению попал в Тюмень, на нефтепромыслы. Начинал помощником бурильщика; в 1992-м, когда основал свой бизнес, был уже замом гендиректора компании «Уралнефтегаз».
Во-вторых, традиция. Не случайно ведь сибиряки шутя называют Ханты-Мансийский округ Хохло-Мансийским. Здесь всегда было много украинцев.
В-третьих, кадровый дефицит. Немногочисленных (в масштабах России) выпускников российских специализированных ВУЗов «разбирают» на работу многочисленные газовые и нефтяные компании. В Украине же тоже готовят специалистов по нужным специальностям, а – и это четвертая причина – устроиться на работу на родине сложно: здесь нет столько газа и почти нет нефти, – объясняет Матиешин. Вот и едут «заробітчани» в Сибирь.
Сколько зарабатывает буровик? От тысячи долларов за смену – отвечает гендиректор компании. Он особенно подчеркивает слово «от», потому что есть зарплаты и в три тысячи: зависит от стажа, опыта, выработки, нареканий, специальности и должности. Зарплата – белая, официальная. Плюс – трансфер, питание, медобслуживание, налоги, пенсионные отчисления – перечисляет генеральный.
Главный инженер НК КНГ Леонид Небувайло – один из пионеров поселка Полтавский. Попал в Западную Сибирь в 1985-м, этот год считается датой основания поселка (правда, название ему дали позже).
Он провел в тайге четверть века, но его говор по-прежнему мягкий, тоже полтавский: «Отак от с 85-го года мы работаем. И… все заказчики не против нас, чтобы мы работали. И довольны нашей работой».
Полтавский – сибирская база компании. Жилая зона – щитовые домики, традиционные для севера, административные корпуса, производственная база. Здесь останется только часть вахтовиков, остальные – разъедутся по буровым участкам (кустам).
Они готовят в тайге площадки для буровых установок. Они монтируют буровые вышки. Они строят скважины: оценочные, разведочные, поисковые. Они бурят эксплуатационные скважины. Они занимаются капитальным ремонтом скважин. Они ремонтируют технику и бурильные трубы. Все вместе это называется добычей нефти.
ВНЕДРЕНИЕ
Нефть в Тюмени лежит на глубине около трех километров. Добраться до нее и сделать так, чтобы она исправно поступала в нефтепровод – это задача НК КНГ.
«Верхний слой – глина, песок, болота. Дальше идут разные по плотности виды глин», – Андрей Кос рисует схему. Он объясняет мне принцип устройства буровой скважины. Я попросила попроще, для дилетантов. – «А нефть содержится в породах-коллекторах, таких, как песчанник. В зависимости от места и района, она залегает от 2-х тысяч метров и глубже».
Пока Андрей изображает почву в разрезе, я киваю. Что ж тут непонятного? Когда он начинает рисовать скважину и объяснять технологию бурения, ясности становится меньше: «Бурится, например, кондуктор на 700 метров – мы отсекаем все эти верхние горизонты, чтобы они нам тут не мешали. Кондуктор цементируется, крепится цементом, – с увлечением рассказывает буровик. – Дальше тут, на севере, технология такая: спускаем эксплуатационную колонну, цементируем ее тоже. Потому буровая установка сдвигается дальше, сюда заезжает бригада по освоению скважины. В колонну, на трубах меньшего диаметра (они называются насосно-компрессорными) спускаются шаблоны…»
Я внимательно смотрю и слушаю, стараясь не упустить нить. Кажется, в общих чертах понимаю: буровики «сверлят» землю, пробиваются к пластам, где нефть. Но как заставить ее подняться на поверхность? «Скажем, вот нефтяной пласт. Вот тут геофизики установят заряды. Простреляют, проперфорируют – получатся дырочки. И в них будет поступать нефть». Андрей торжествующе улыбается: так просто! Сама будет поступать? –спрашиваю я, краснея от глупости вопроса. «Если хорошие пласты – есть фонтанный способ, сама идет, под давлением». Спросить, как бурят скважины не строго вертикальные, а наклонные, я уже не решаюсь.
ДВА ДНЯ ИСКАЛИ МЫ В ТАЙГЕ…
40-километровый путь от базы до бурового участка в тайге мы преодолевали часа полтора. Дорога плохая. Строить хорошую – дорого, да и незачем. «Ну, вахтовиков завезти-вывезти, технику – раз в несколько месяцев, ну, начальство наведается – так оно на вездеходах», – объясняют буровики.
177-й куст, Ем-Ёгское месторождение – гласит стенд. Что такое куст – я уже знаю от геологов. Это скопление скважин. На участке их может быть 5-8, а может и 30 – если нефтяной пласт «обильный».
40 дней здесь живут и работают 9 человек: мастер и две бригады – бурильщик, два помощника и машинист буровой установки. Вагончики без окон (в целях теплоизоляции), все аскетично: 2-ярусные кровати, стол, тумбочка, шкаф. «А нам здесь больше ничего и не надо», – предваряя вопросы, объясняет хозяин комнаты, мастер Александр Крутиков. На этом участке он главный. «Я? 22 года на вахте. После армии помбуром в тайгу попал. Привык уже». Он как бы оправдывается, почему предпочитает работать так далеко от дома и в таких непростых условиях. «Новогодняя ночь без спиртного? А что тут такого?! Все равно в шесть утра подъем».
Его мысль продолжает гендиректор компании: «Это сегодня еще погодка хорошая. А если дождь? Ведь бурение – это непрерывный процесс. Рабочие не имеют права сорвать сроки… Они имеют право только поменять робу. Мокрую – на сухую».
ШАГ ВЛЕВО, ШАГ ВПРАВО
Вахтовики в лес не ходят. Во-первых, это строжайше запрещено. «Болота, дикие медведи, сейчас – сезон смертельно опасного энцефалитного клеща… Бывали случаи, когда люди в тайге терялись, и мы их искали неделями и даже месяцами, – Ивану Матиешину ответ кажется очевидным. – Компания, ответственная перед буровиками и их семьями за безопасность, не разрешает выходить за пределы площадок». Я робко лепечу что-то о красоте. «Я вам так скажу: какие могут быть красоты? 12 часов отработать, и следующая смена через 12 часов».
Да вахтовикам там и не интересно. Экзотика для нас, приехавших издалека, для них – это обычный, приевшийся пейзаж: «Что там делать, в тайге?».
Но мы все-таки отпрашиваемся в лес. Нам ведь нужна «картинка»! Обещаем далеко не уходить, друг друга из виду не терять, опасностей избегать…
Выглядит тайга, как лес-подросток. Как будто был пожар или прошлись лесорубы и «зачистили» тысячи гектаров, а новые деревья еще не выросли. «На глазок» тайга – это две трети от привычной нашему глазу высоты леса. Объяснение – вечная мерзлота. Земля никогда, даже в самую жаркую пору года, не тает уже на глубине 50-60 см. Поэтому и деревья «маленькие» в обе стороны – вверх и вниз.
В тайге нет пряного крымского запаха, нет и привычных нам лесных ароматов – прелых листьев, грибов, травы. Мне показалось – тот лес ничем не пахнет. Свежестью – максимум. Там я не ощущала запахов, но когда вернулась домой, мое обоняние стало протестовать: вода пахнет хлоркой, город – выхлопами, люди – бытовой химией.
БУРОВИКИ И БУРЫЕ
На вопрос, кто населяет тайгу, вахтовики отвечают: мошка и медведи. Наверняка там есть и другие животные. Но эти – встречаются нефтяникам чаще всего.
Мы медведей не видали, но слышали про них много. Как бы обидевшись на недоверчивые вопросы, рабочие показывают видео, снятое мобильными телефонами. Один сюжет – как зимой на буровую пришли двое. Как заправские цирковые медведи, они на двух лапах бродили по участку, добрались до мусорки и лакомились отходами, пока вахтовики не додумались завести бульдозер и прогнать косолапых грозным рыком. Я слышала, что грузные медведи на самом деле удивительно легко и быстро бегают. Это правда. В лес мишки удирали со скоростью охотящихся гепардов.
Второй сюжет смешной и грустный одновременно. Медведь сидит на верхушке березы, которую ломает бульдозер. Растерянное животное лезет выше и выше, пока дерево не падает от удара тяжелой машины. В этот момент зажмуриваешься. Медведя жалко. Заканчивается история комично: бурый, как белка, спрыгивает на землю и с беличьим же проворством взбирается на соседнюю березу.
РЕДКАЯ ПТИЦА ДОЛЕТИТ
Вертолет взлетает неожиданно – даже не сразу понимаешь, что уже летишь. «Местные», пресыщенные таежными красотами, снисходительно уступают места у иллюминаторов журналистам. С высоты птичьего полета тайга выглядит как контурная карта. Как ковер. Как… А хорошо, что из-за шума разговаривать в вертолете невозможно: что тут скажешь? Ах?! Вот это да?! Сплошные пошлости и банальности. Любуемся молча.
Мы направляемся на дальний участок, за Обь. Там рабочие уже смонтировали буровую вышку, можно поднимать. Специально для нас задерживают – «журналистам будет интересно посмотреть».
Можно ли попасть на этот участок по земле? – рабочие в ответ смеются. «Можно! Через Сургут. 900 километров!». Впрочем, смех-смехом, а буровые установки так и доставляют… Вообще, расстояния в Сибири меряют не километрами – часами лета. Есть места, куда летом по-другому и не добраться – только по небу. Зимой же, когда замерзает болото, дорога – везде.
УХОДИШЬ – СЧАСТЛИВО! ПРИХОДИШЬ – ПРИВЕТ!
Мы провели в тайге меньше суток. Пятая вахта оказалась очень короткой. Улетаем из Нягани с той сменой, на смену которой прилетела та смена, с которой мы летели туда :). Вахтовики смотрят на нас недовольно: из-за нас их отправку на Большую землю задержали на сутки…
«Уважаемые пассажиры, верните кресло в вертикальное положение и пристегните ремни…». Под нами – взлетно-посадочная полоса города Белгород. Когда самолет подруливает к аэропорту и останавливается, вахтовики достают мобильные и вставляют украинские карточки. Дождавшись, когда телефон найдет сеть, набирают номера…
Анна Силаева, Нягань-Белгород-Харьков