Такетеру Кудо. Плевок в зрительный зал

Японский танцовщик Такетеру Кудо привёз в Харьков буто-перформанс. 25 октября на фестивале негосударственных театров «Курбалесия» Кудо показал «Явление Кармы — Гозараши» — спектакль, в котором хореограф, режиссёр и актёр он сам. «Gozarashi» — буквально означает человека, который подвергает опасности свою карму. Что это было, откуда пошло и зачем вообще нужно, «МедиаПорт» расспросил мастера после спектакля.

– Что такое танец буто?

– Буто… Это очень длинная история для рассказа. Я не могу это вместить в пару минут. Это займёт один день. Я очень рад выступать здесь, в Харькове — я думаю это большая редкость для вас. Но буто — это не японская классика, буто принадлежит к современному искусству. Буто возник после Второй мировой войны в Японии, но в настоящее время распространяется по всему миру. И это причина, по которой люди здесь впервые видят это и могут оценить.

– Какова система обучения танцу буто? И через сколько лет обучения танцор может выходить на сцену, выступать перед публикой?

– Первое выступление на сцене зависит от роли. Первое моё выступление произошло вскоре после того, как я пришёл и увидел своего учителя. Но это была очень маленькая роль. Я просто вышел на сцену с глупым выражением лица. Чтобы выйти на сцену, у нас считается, что должно пройти по крайней мере пять лет. Но это не только в буто, это касается всего. В японском считается, что человек учится управлять положением шеи не менее пяти лет, а для владения положениями своего тела нужно не менее семи лет. Я думаю, обучение занимает около 10 лет, чтобы стать профессиональным танцором. Я до сих пор учусь. Это займёт всю мою жизнь.

– Существуют ли школы буто в Японии?

– Нет, школ буто не существует. Существуют только танцевальные коллективы и отдельные личности, танцоры и учителя.

– Сколько коллективов буто в Японии?

– Я не могу подсчитать. Но буто в Японии не является мейнстримом. Этот стиль считается андеграундом. И в основном в Японии мы работаем не в очень хороших условиях. У нас около 30-40 коллективов и около 300 отдельных личностей. Нас не так много.

– Кто в буто определяет, готов ли танцор выйти на сцену?

– Если ты работаешь с мастером, то тогда решает мастер. Но всё же это зависит ещё и от личного решения, готов ли ты выйти на сцену и показать свою работу миру.

– Так ли это, что среди зрителей на ваших перформансах нельзя встретить танцоров и представителей классического танца, потому как они не понимают буто?

– Что вы имеете в виду? Что не понимают?

– Не понимают этот вид искусства, поскольку он очень отличается от их собственного.

– Я так не думаю. У меня достаточно хорошие связи с такими людьми. В Японии у меня есть несколько друзей, которые занимаются классическим балетом, мы очень уважаем друг друга. Мы понимаем друг друга. Разница между тем, что мы делаем, только в технике, способе передачи. То, что мы ищем, в общем-то, одно и то же. И я думаю, что то, о чём вы говорите, неверно. Они ценят нас. И если танцор балета хорош в своём деле, я тоже это понимаю. Но что вы имеете в виду, когда говорите, что они не могут нас понять?

– Возможно, они не воспринимают буто как нечто серьёзное?

– Да, теперь я понимаю. Да, это возможно. Потому как в мире буто у нас много, как это сказать, подделок, фейков. Люди сходили на несколько воркшопов и вскоре выступили с перформансом. Очень много подделок. Около 90% перформансов не так уж и хороши, они просто имитируют форму танца буто.

– Как можно отличить подделку от настоящего буто?

– Все видят позицию, положение тела танцора и его присутствие в настоящем, в том, что происходит на сцене. Это очень легко отличить: хорошую вещь от плохой. Мы это сразу видим.

– Есть ли какая-то хореографическая основа в бут»? Какой-то базис? Или каждый танцор имеет определённый набор образов, который выражает по-своему?

– Конечно, для каждого произведения искусства образы идут на первом месте. Но у нас есть и своя определённая техника и хореография. Мастер моего мастера, это он изобрёл. Его имя — Тацуми Хиджиката. Он создатель основ хореографии в буто. Многие элементы хореографии Хиджикаты я перенял, и большинство танцоров буто берут эти элементы в основу своего танца. У нас нет традиций в буто, скорее, это некие формы. И те вещи, которые изобрели Кацу Оно и Хиджиката, каждый последующий танцор развивает по-своему и привносит в них свои элементы. Не только образы. У нас есть некая основа в буто.

– Некоторые образы, которые вы использовали в своём спектакле в Харькове, кажутся смешными, забавными. Есть ли юмор в буто?

– Конечно, есть. Даже в трагедии у нас есть что-то комичное и забавное. Но это не только в буто. Для привлекательности это есть в любом театре в Японии. Хорошо, когда есть юмор. Это даёт возможность ясно передать идею публике. Да, вы можете смеяться во время моего перформанса. Но вы можете и замереть, перестать дышать, потому что видите нечто странное. Однако вы можете и смеяться, так как я делаю что-то забавное.

– Когда мы смотрели ваш спектакль, нам показалось, что он об эволюции. Так ли это? Какие на самом деле образы заложены в спектакле? О чём он?

– Да, вторая часть была об этом. В работе, которую я показывал в Харькове, первая часть была о смерти и жизни. Это длинная история. В Японии слово «тело» означает «пустое», а в английском «тело» содержит в себе другое значение — «труп». Для меня тело является пустым, и я начал с того, что стал оживлять его, стал мёртвое тело наполнять энергией. Я наполнил пустое тело, как сосуд. Вторая часть была о ситуации, свойственной человеку, — человек в руинах. Под руинами я подразумеваю ситуацию, когда всё сожжено и разрушено и нет ни одного живого создания, ни одной человеческой души вокруг. И этот человек ищет способ выжить и жить.

Это известная человеческая ситуация. Посмотрите вокруг, любая традиция и любая культура утрачена в современном мире, по моему мнению. В моей работе отражены некая катастрофа и спасение после неё. В Японии в финале трагической сцены всегда кто-то остаётся в живых, спасается. И этот человек делает о такой ситуации свой вывод. В финальной сцене я пытался стать женщиной. Я танцевал свет. Так как свет больше, чем воздух. Это относится к буддистской традиции. Я просто был светом.

– Как вы работаете с образами? Нужно ли вам наблюдать за животными, например, чтобы изобразить животное в танце?

– Только представьте себе, сколько в мире существует животных, сколько лет мы жили рядом с ними, и сколько человечество наблюдает за миром. Мы в детстве очень много наблюдаем, мы были животными. В утробе матери мы являемся существами — и в теле отца тоже. Мы все созданы в процессе эволюции. И ещё 20, 30, 40 лет назад мы были странными существами в телах наших родителей. У тела есть своя собственная память, и мы просто пытаемся вспомнить с помощью тела. Специально я за животными не наблюдаю ни перед репетициями, ни перед выступлениями.

– Как ваши выступления воспринимает публика? И какая публика вам больше нравится: профессиональные танцоры или люди, которые воспринимают ваши спектакли только чувствами?

– Мне больше нравится обычная публика, не танцоры. Мне нравится публика, которая ничего не знает о буто, у которой вообще нет никакой информации об этом танце. В Харькове, мне кажется, люди знают буто. Но я был в таких странах, где ничего об этом не знают. Перед тем как сюда приехать, я был в Индонезии. Я был в некоторых деревнях и присоединился к их местным фестивалям. И никто не знал ничего о буто в этих деревнях. Первой их реакцией был смех, крик, и они показывали на меня пальцем. Но в конце концов они стали держать внимание на сцене, и они очень сильно оценили мой перформанс. С каждым днём всё больше людей включалось в перформанс, мне нравится такая ситуация. Вообще я включаю публику в свой перформанс. И тогда мы дышим одним воздухом в одном месте, и это рождает взаимодействие между нами. Я получаю энергию от них и отдаю им свою. Мои перформансы — это всегда коммуникация между мной и зрителями.

– Во время спектакля вы плюнули в зрительский зал. Что означал этот жест?

– Это борьба между состоянием животного и переходом к человеческому. Даже если цивилизация развивается, человеческие тела остаются дикими. Мы не развиваемся, мы будем дикими всегда. В мире технологий и механизмов некоторые вещи развиваются, но мы остаёмся дикими. Все забывают о физичности тела в этом мире, и наше тело борется с этим. Люди находятся в состоянии борьбы, и телу тяжело быть сознательным в этом мире. Обобщающий вывод об этом — мой плевок. На какой-то из репетиций я к этому пришёл. Слюна — это тоже часть тела.

– Какой главный вопрос вы ставите перед зрителем в вашем спектакле?

– Главный вопрос — это обнаружение человеческого. И это наша миссия на Земле: определять человеческое положение в мире. Печально видеть, как люди забывают о своём физическом присутствии в современном мире. Люди не мыслят уже, поскольку за них всё делают маленькие машинки. Но они лишь помогают телу — и тело может здесь существовать.

– Как человек может помочь своему телу?

– Люди думают, что тело развивается, но здесь обратное. Тело регрессирует, когда использует эти машины и всю систему современного мира. Тело, мне кажется, должно развиваться больше. Я думаю, что это условие для тела, которое сильно может воздействовать на состояние разума и мозга. И мне кажется, что люди всё больше и больше зависят от такого вида цивилизации.

Вот, например, это наличие громкой музыки, громкоговорителей, колонок, микрофонов. Я ненавижу это на самом деле. Я всегда работаю с акустической музыкой, без колонок, так как в этом случае появляются реальные человеческие условия. Если вы сделаете звук громче, это будет очень далеко от того, что называется реальными человеческими условиями для реального человеческого тела. Мы должны понимать, что тело не усовершенствуется при помощи машин, механики, технологий.

– А что насчёт таких разрушительных вещей, как, например, вредные привычки?

– Я не думаю, что это феномен современного мира. Это возникло ещё в древние времена.

– Кто написал музыку к вашему спектаклю?

– Композитор. Я всегда работаю с композитором.

– А кто оформлял сцену, кто придумывал декорации?

– Это делаю я сам.

– Как вы относитесь к современному искусству?

– Каждый год что-то происходит, что-то новое в мире современного искусства. Я иногда присоединяюсь к таким событиям, как биеннале, триеннале. Я видел очень много произведений современного искусства, но редко когда меня может действительно что-то тронуть из него. С моей точки зрения, это сильно отличается от того, что мы делали раньше. Что-то странное происходит в мире искусства, что-то, где отсутствует опыт прикосновения к сердцу.

– Над чем вы сейчас работаете?

– Сейчас я работаю над новой постановкой, которую планирую выпустить в декабре этого года. В ней я постараюсь развеять и разрушить концепцию тела ещё больше. В той работе, которую я показывал в Харькове, есть соответствие — существует определённый сценарий, история. Но в моей будущей работе я не собираюсь использовать схематическую историю совсем, я просто планирую быть в студии, просто присутствовать в своём теле и в буквальном, и в философском смысле. Это драма для тела и… Это будет сильно отличаться от того, что я делал ранее. И я мог бы показать это в Харькове в следующий раз. Если это будет вам интересно.

Перевод: Юлия Семенова
Автор фото: Денис Фесенко