Скончался режиссёр театра им. Пушкина Александр Барсегян

Сегодня на 83-м году жизни скончался главный режиссёр-директор Харьковского государственного академического русского драматического театра им. А.С. Пушкина, народный артист Украины, почётный гражданин города Харькова Александр Сергеевич Барсегян.

Об этом сообщила пресс-служба Харьковского городского совета.

Александр Барсегян родился 10 января 1929 года в городе Батуми (Аджарская АРСР).

По окончании в 1953 году режиссёрского факультета Харьковского государственного театрального института работал режиссёром Днепродзержинского украинского музыкально-драматического театра.

С 1956 года — главный режиссёр Львовского театра юного зрителя, позже — республиканского Киевского театра юного зрителя. За постановку спектакля «Молодая гвардия» в 1964 году отмечен премией Ленинского комсомола.

С 1970 по 1973 год Александр Барсегян возглавлял Киевский театр оперетты.

С 1975 года — главный режиссёр, а с 1983 года – главный режиссёр-директор Харьковского академического русского драматического театра им. А.С. Пушкина.

На сцене театра им. А.С. Пушкина он поставил более 80 произведений украинской, российской, а также мировой современной и классической драматургии.

В течение многих лет объединял творческую работу в театре с педагогической деятельностью: руководил актёрской студией Киевского театра оперетты, был заведующим кафедрой режиссуры Харьковского института искусств им. И.П. Котляревского.

Александр Барсегян был заместителем председателя Харьковского межобластного правления Союза театральных деятелей Украины.

Удостоен званий заслуженного артиста УССР (1965 г.), заслуженного деятеля искусств (1969 г.), народного артиста УССР (1978 г.), награждён орденом Трудового Красного Знамени (1986 г.), Почётной грамотой КМУ (2004 г.), орденом «За заслуги» III степени (2004 г.).

Александр Барсегян был целой эпохой в харьковской русской драме. Он 36 лет руководил театром. Приводим выдержки из его интервью, опубликованного на сайте театра.

— В детстве я хотел стать режиссёром. То есть, когда я понял, что кем-то нужно становиться, я решил стать режиссёром. Другой вопрос, когда и почему я это понял.

— Ни космонавтом — хотя какие тогда космонавты, лётчики только — так вот, ни лётчиком, ни моряком, ни поваром я быть не хотел. Таких мечтаний у меня не было. Я родился в Батуми — это субтропики, красивый морской город, небольшой, но ин­теллигентский, и там были все условия для того, чтобы открыть в маленьком ребёнке склонности к творчеству. В моё время в детских садах были специальные программы художественных занятий с детьми — знаете, когда воспитательница разыгрывает с детишками незамысловатые постановки: волки, порося­та, зайчики, кролики. И мне рассказывали, что я очень активно во всём этом участвовал, наверное, уже были склонности к пространственному мышлению, ко всем этим профессиональным вещам, названия ко­торых я узнал много позже.

— Однажды мне пришлось изменить своему увлечению. Когда немцы подошли совсем близко, почти к Сочи, я поступил в мо­реходное училище: не потому, что я изменил театру, а потому, что была крайняя необходимость. Через несколько лет я снова вернулся в среднюю школу, заканчивал учёбу и как бы руково­дил школьным театром. То есть это был театр, в котором играли школьники на сцене Дворца культуры.

— Окончив школу, я два года проработал в государственном театре в Батуми помощником режиссёра. После чего, имея все доку­менты и опыт работы, отправился в Москву, прошёл собеседованне и сдал документы. У нас была неделя отдыха, и я решил съездить в Харьков навестить друзей, случилось то, что должно было случиться. Я заглянул в институт, и тут произошла первая встреча с моим будущим педагогом. Это был Лесь Федорович Дубовик, блистательный режиссёр, один из шести учеников лаборатории Курбаса, который работал в Театре Шевченко, в академии театра на тот момент. К моему счастью, будучи ещё мальчиком, я не польстился Москвой и остался здесь.

— Не следует забывать, что театр — это еще и уютное фойе, удобный гардероб, касса, туалетные комнаты, курилка, просторный зал, мягкие кресла. У нас недав­но хотели купить спектакль «Лист ожиданий», спросили цену и удивились, что так дорого. Мол, у вас там всего два че­ловека играют, за что платить. Но это только вершина айсберга, есть еще сотня людей — от уборщицы до осветителя, благодаря труду которых становится возможным спектакль. Я не отри­цаю, что когда Немирович-Данченко выводит на площадь двух актеров и они что-то играют на незамысловатом помосте — это тоже театр. Потому что у него есть философские основания. Но часто бывает, что люди собираются непонятно где, ставят какие-то спектакли и предлагают считать это театром. Что ж, наверное, это неплохо, но я такую полицию не разделяю.

— Я никогда ничего не прошу. Хотя мне и говорят, что это очень современно, я просто так устроен, не люблю просить.

— Так называемая «новая драма» на самом деле не предлагает ни­чего принципиально нового: как серебряный век в поэзии или абстракционизм в живописи. Возможно, мы можем говорить о явлении «новой драматургии», да, но она лишена каких бы то ни было философских идей и подтекстов, просто новый способ подачи материала. Их методы, вся эта матерщина, нагие тела — лично мне это совсем не близко.

— Когда о театре Пушкина говорят плохо — речь не идёт о критике. Я бы задумался, если бы мы делали что-то неправильно: то, что не должен делать государственный академический театр. Но нет, мы делаем то, что должно, и пользуемся неизменным успехом у зрителя. Есть люди, которые придерживаются других взглядов, но для меня это не повод что-то менять. В Париже есть музей Родена. И вот его знаменитый Мыслитель выставлен прямо в саду, на одной из песчаных площадок. А внутри, вместе с коллекциями скульптора, экспонируются произведения сов­ременного искусства. И сначала, проходя по этой алее, и потом, попадая внутрь, каждый сам решает, что ему ближе.