РОМАНС

Чак Паланик

Можете меня поздравить. У нас с женой родились двойняшки, и, кажется, с ними всё в порядке. По десять пальчиков на руках, по десять — на ногах. Две девочки. Но… вы знаете, как это бывает, у меня всё равно какое-то чувство… Словно что-то обязательно пойдет не так, просто потому что так всегда получается, когда дела обстоят слишком хорошо. Я всё ещё опасаюсь, что этот прекрасный сон вдруг закончится.

В смысле вот, к примеру, я, пока не женился, встречался с одной девчонкой, толстой такой. То есть, мы оба были толстыми, так что нам было легко друг с другом. И та девчонка, она вечно испытывала на нас всякие диеты для похудения: то мы не ели ничего, кроме ананасов в уксусе, то ничего, кроме каких-то зеленых водорослей из пакетика. А ещё она всегда настаивала, чтобы мы долго гуляли пешком.

В конце концов она стала сбрасывать фунт за фунтом, бедра у неё словно растаяли, и видели бы вы, как она была счастлива! Но уже тогда я знал: случится что-то, из-за чего всё пойдет прахом. Вот такое чувство, вы тоже его знаете: когда кого-нибудь любишь, то счастлив, если счастлива она, но я был уверен, что теперь моя подружка меня бросит. Потому что теперь она попадала в поле зрения и интересов парней с карьерой и с медицинской страховкой. Она и до того была милашкой-хохотушкой, но теперь, когда она стала ещё и худой, у неё очевидным образом проявились неисчерпаемые резервы способностей к самоконтролю и самодисциплине, с моими никак не сравнимые. Друзья тоже не помогали, наоборот, они кружили вокруг в ожидании, когда же она меня пошлёт, чтобы самим начать с ней встречаться. А потом вдруг выяснилось, что дело не в ананасах и не в самодисциплине, а в том, что у неё рак, но она всё же успела поносить второй размер, прежде чем померла.

С тех пор я и знаю: счастье — это тикающая бомба. А жену я встретил, потому что решил больше ни с кем не знакомиться, никогда, ни за что, а вместо этого сел в поезд и поехал в Сиэтл. Там проходил рок-фест «Лоллапалуза»^*Lollapalooza — ежегодный музыкальный фестиваль, проводимый в Чикаго (США), демонстрирующий альтернативные, хэви-метал, хип-хоп и панк-рок-группы, танцевальные и комедийные шоу, а также мастерство ремесленников. Кроме того, он предоставляет площадку для некоммерческих организаций и политизированных групп., так что я упаковал палатку, завернул в спальный мешок бонг, в общем полностью экипировался для жизни на природе вроде какого-то Гризли Адамса и отправился в вагон-бар. Иногда, знаете ли, просто необходимо забыть о друзьях и трезвости на несколько дней.

И вот зашёл я в вагон-бар и сразу наткнулся на взгляд этих зелёных глаз, холодный, как камень, и неотразимый. А я не чудовище, я не какой-нибудь жиртрест из реалити-шоу, валяющийся на больничной койке с коробкой жареных цыплят. Я вообще-то понимаю, почему парни мечтают работать охранниками в женской тюрьме или в концлагере, где они могли бы встречаться с симпатичными зэчками и никто бы им не нудел «Надень рубашку!» или «Ты что, вечно так потеешь?».

Но я-то в поезде, и рядом со мной эта богиня в майке Radiohead, обрезанной так, что видно животик и не только, а джинсы спущены по самое не могу, а на каждом пальце по кольцу с Микки Маусом или с Холли Хобби, а к своим прекрасным губам она поднесла бутылку и смотрит на меня сквозь неё — обычную прозрачную бутылку с дешёвым пивом.

А парни вроде меня знают расклад. Если ты не Джеймс Белуши или Джон Кэнди, никакая красотка вот так на тебя глаз не положит, так что я сразу понял, что лучше мне пристыженно отвернуться. Такая девчонка может заговорить со мной разве что для того, чтоб донести сенсационную новость: я жирный козел и загородил ей весь вид на океан. Знай свои пределы, я так считаю. Целься пониже, и не промахнешься.

Протискиваясь мимо неё, я всё же присмотрелся — не глядя присмотрелся. Пахнет здорово, как какой-то десерт, нет, как пирожок, тыквенный пирожок с красно-коричневой корочкой! Ещё того лучше, пивная бутылка в её губах поворачивается вслед мне, пока я пробираюсь к бару и заказываю себе выпивку, при том что мы явно не последние мальчик и девочка, оставшиеся на земле.

За соседними столиками выпивают другие люди, судя по дредам и майкам в разводах, они тоже едут на «Лоллапалузу». Я забираюсь за самый дальний столик, но красотка продолжает наблюдать за мной. Ну вы сами знаете, когда на тебя так пялятся, шагу не сделаешь, не споткнувшись, особенно в поезде. Только я собираюсь бухнуть, как поезд входит в поворот и всё пиво льется прямо на мою полосатую ковбойку. Я притворяюсь, что смотрю в окно на деревья, но тайком, как секретный агент, поглядываю на её отражение в стакане и вижу, что она всё пялится на меня. Отвлекается только раз, когда подходит к бару и дает бармену деньги, а он ей другую бутылку пива, а потом её отражение становится всё больше и больше, вот уже в натуральную величину, и она стоит рядом с моим столиком и говорит «привет» и что-то там ещё.

А я говорю: «Чего?»

А она показывает на мою ковбойку, на эти пятна от пива, и говорит: «Мне твои пуговки нравятся… блестящие!»

Я упираюсь подбородками в грудь и гляжу на перламутрового цвета кнопки.

Это не пуговицы, это кнопки, но я не хочу заострять внимание на этом обстоятельстве. И я тут же замечаю, что она иногда сует в рот пальцы — ладно, что там, она постоянно сует в рот пальцы и говорит с придыханием таким девчачьим голосочком всякие детские словечки: «каклетка» вместо «котлета» или «бабака» вместо «собака» — но ведь для образцовых красоток это азбука сексуальности.

Она подмигивает мне, облизывает губы кончиком язычка и этими влажными губами произносит: «Я Бритни Спирс!» Вот она какая дразнила, оказывается. Понятно, набралась немного. Чего там, лыка не вяжет. К этому времени мы уже пьем текилу из маленьких бутылочек — мы ведь не ведем этот поезд. Нет, она не Бритни Спирс, но она того же калибра крутизны. Видно, что выдрючивается, но по-доброму. И достаточно просто посмотреть на неё, чтобы понять всё, что нужно понять.

Мой единственный шанс — держаться, заигрывать и не забывать покупать выпивку. Она спрашивает, куда я еду, и я отвечаю, что на «Лоллапалузу». Она проходится пальчиками по моей рубашке. Пальчики шагают по кнопкам от ремня к моему горлу, а потом опять вниз, и я надеюсь, что она не чувствует, как колотится мое сердце.

И она такая кокетка, зелёные глаза смотрят то искоса, то прямо, с поволокой, из-под длинных дрожащих ресниц. И она уже обогнала меня на несчётное количество бутылок, потому что забывает заканчивать предложения и время от времени показывает на что-то за окном и кричит: «Бабака!» — а увидев на переезде машину, кричит: «Жучок!» — и колотит меня в плечо всеми своими миккимаусовыми перстеньками, а я втайне надеюсь, что синяк не пройдет до конца жизни.

И мы вместе идем на «Лоллапалузу» и ставим палатку, и Брит настолько пьяна, что, проснувшись на следующее утро, она всё ещё пьяна. И сколько б дури я ни выкурил, мне всё равно за ней не угнаться. Может, это потому, что Брит такая тощая, но, кажется, она пребывает под кайфом, даже когда не пьет, словно ей хватает дыма, который выдыхаю я.

Вся наша «Лоллапалуза» похожа на классическую историю любви, как в Интернете, только там надо платить, чтоб вздрочнуть, а эта происходит со мной и наяву. И мы встречаемся полгода, мы вместе на Рождество, Брит перевозит ко мне свои вещи, а я всё опасаюсь, что как-нибудь Брит проснется утром и протрезвеет.

На День благодарения мы едем обедать к моей маме, и мне приходится объясняться. Не то чтобы Брит была привередлива в еде, но она такая тощая, потому что ест только кабачки цуккини, разрезанные вдоль так, чтобы было похоже на каноэ ирокезов, с насечками на кожуре на манер индейских письмен и с целым племенем фигурок храбрецов из сырой морковки, но с головами из горошин внутри. Каноэ плывут на войну по большой тарелке шоколадного сиропа, и вы удивитесь, когда узнаете, как много ресторанов забыли включить это блюдо в своё меню. Так что обычно Брит приходится готовить его самой, а это полдня работы, а потом же надо и поиграть со всем этим на ковре в гостиной, так что Брит не грозит прибавить ни унции веса. Ну а моя мама, она попросту охренела от радости, узнав, что у меня опять есть девушка.

И никакой порошок, никакая трава не доставят такого кайфа, как ощущение от прогулки по улице под ручку с моей тотально супермодельной каменно-холодной стервочкой Брит. Парни, едущие за рулем своих «Феррари-Тестаросса», парни с животами кирпичиками и стероидными бицепсами — впервые в жизни у них не было превосходства надо мной. Я иду по улице с моей Бритни, и она награда, которую каждый парень мечтает получить.

Напрягает только то, как все эти Ромео снюхиваются вокруг неё, стараясь привлечь внимание, и улыбаются её сиськам лучшими пепсодентовыми улыбками.

Как-то раз едем мы в автобусе, и целая компания Ромео стоит рядом с нами, а мы с Брит сидим на заднем сиденье. Брит любит сидеть у окна над задними колесами, чтобы всегда первой видеть «Фольксваген», если попадется, и долбить меня по плечу с криком: «Жучок!» Один из этих здоровенных Ромео устраивается так, что его ширинка прямо на уровне её глаз, и, когда автобус подскакивает на выбоине, его бедро нет-нет да и потрется об её плечо, и Брит наконец смотрит на него и, не вынимая пальца изо рта, говорит: «Привет! Какой большой мальчик!» Брит, она такая, доброжелательная.

И тут она подмигивает и манит его мокрым пальчиком нагнуться. Он глядит по сторонам, чтобы удостовериться, что конкуренты заметили его удачу, и наклоняется, а лицо у него — хоть сразу в койку. И, может быть, чтобы я поревновал, Брит говорит этому Ромео (зелёные глаза так и сверкают!): «Хочешь, покажу фокус?»

Все остальные Ромео обламываются, но понятно, что они не хотят упустить ни слова, а Брит вынимает пальцы изо рта и засовывает себе в штаны, чем-то там шурует в джинсах, и вся задняя площадка автобуса замирает, глядя, как её пальцы борются со вшитой в линялый деним молнией. И видно, как эти Ромео нервно сглатывают, их адамовы яблоки ходят ходуном, а глаза вылезают из орбит, не говоря уж обо всём прочем.

И тут с быстротой завзятого игрока в «жучка» Бритни выдергивает что-то из штанов и вопит: «Фокус-покус!» А в руке что-то на шнурочке, вроде чайного пакетика, только больше. В общем, это похоже на хот-дог с кетчупом на веревочке, и Брит верещит: «Фокус-покус! Театр марионеток!» — и вмазывает этой штукой по щеке Ромео, примостившегося у сиденья. Брит гонится за ним по проходу, вопя и украшая его кожаную куртку красными полосками. А остальные Ромео стараются больше на неё не смотреть, они пялятся в окно или на свои ботинки; а она старается украсить их головы красными кляксами и вопит, и визжит, и смеется: «Фокус-покус! Театр марионеток! Ха-ха-ха!»

Автобус дзынькает на остановке, и сразу сотня пассажиров срывается в супермаркет, толкаясь и спотыкаясь, внезапно вспомнив, что им надо срочно купить газировки и проверить лотерейный билет. А я ору им вслед из окна автобуса: «Слушайте, всё нормально! Она художница! Это не в обиду, это был перформанс, политическое заявление о тендерной политике!»

 Даже когда автобус отправляется дальше с двумя единственными пассажирами — нами, я продолжаю орать: «Просто она свободна духом!» А Брит проходит вперед и начинает хлопать своим «чайным пакетиком» водителя. «Уж такое у неё чувство юмора!» — ору я.

И вот однажды вечером я прихожу с работы, а Брит стоит голая перед зеркалом в ванной и держит свой животик обеими руками, а она всё же набрала немного веса с тех пор, как мы встретились в поезде, но не так много, чтобы нельзя было исправить парой недель на ананасах в уксусе. И Бритни берет меня за руку, прикладывает мою ладонь к своему животу и говорит: «Пощупай!»

«Кажется, я проглотила ребеночка», — говорит она.

И она глядит на меня щенячьими зелёными глазами, а я спрашиваю, хочет ли она, чтобы я пошёл с ней в клинику, где с этим вопросом разберутся, и она кивает в ответ.

Мы идем туда вместе в выходной, а вокруг на тротуаре все эти училки из воскресной школы. У них мусорный мешок, пустой, если не считать кучи кукольных конечностей вперемешку с кетчупом, но Брит не теряется. Она лезет в их мешок, достает пупсовую ножку и слизывает с неё кетчуп, как с картошки фри, дочиста — вот такая она крутая, моя красавица подружка.

И я раскрываю National Geographic, пока медсестра спрашивает у Брит, ела ли она что-нибудь сегодня, а Брит отвечает, что съела целое каноэ воинов-ирокезов вчера, а сегодня — нет, не ела ещё ничего. И не успеваю я дочитать статью про древнеегипетские мумии, как раздается визг и Бритни вылетает из кабинета, всё ещё в бумажном халате и босиком, будто случилось что-то страшное, будто она никогда раньше не делала аборт, потому что она так и несётся босой прямо до моей квартиры, и, чтобы её как-то успокоить (а её трясет и тошнит), мне приходится сделать ей предложение.

 И совершенно понятно, что все мои друзья сходят с ума от зависти, потому что они устраивают мне отличный мальчишник. А когда Бритни уходит в уборную вся в слезах, потому что повар отказался вырезать для неё каноэ, мои так называемые друзья смотрят на меня и говорят: «Брат, она, конечно, офигенная телка, но мы думаем: она не обдолбанна?..» Мои лучшие друзья спрашивают: «Ты ж ещё на ней не женился, верно?» И судя по их лицам, они не радуются залету Брит. И… ну вы знаете, как это бывает. Всегда хочется, чтобы твои лучшие друзья и твоя невеста были в кайф друг другу, но мои друзья смотрят на меня с тревогой, сжав зубы: «Брат, а тебе не приходило в голову, что, может быть — только может быть! — Бритни умственно отсталая?»

А я говорю им: «Расслабьтесь! Она просто алкоголичка. Ну и я почти уверен, что она на героине, да. Ну, ещё она сексуально распущенна, но с этим просто надо сходить к психотерапевту. Посмотрите на меня. Я толстый, никто не совершенен в этом мире. А может, вместо обычной свадьбы мы могли бы собрать обе наши семьи в конференц-зале отеля и удивить её нашей заботой. Может, мы смогли бы убедить Бритни пойти на какую-нибудь 90-дневную программу реабилитации вместо медового месяца. Мы подумаем. Но она точно не отсталая. Ей просто нужно немного подлечиться».

Понятно же, что они ругают Бритни просто потому, что безумно завидуют, чертовы Ромео. Лишь только я их послушаю, они сами тут же займутся ей. Они говорят: «Брат, без обид, но ты трахнул дебилку», и это лишь доказывает, насколько я никому не нужен, если мне приходится вожжаться с такими говенными друзьями. У Брит, настаивают они, интеллект шестилетнего ребенка. Они думают, что делают мне одолжение, объясняя: «Она не может любить тебя, потому что у неё нет такой способности».

Ага, понятно: выйти за меня замуж может только жертва необратимого повреждения мозга. И я говорю им: «Она не может быть дебилкой, потому что, между нами говоря, она носит розовые трусики!» И это точно любовь, потому что каждый раз, когда мы вместе, я кончаю так, что потом живот болит. И как я уже сказал маминому бойфренду на День благодарения, у Бритни ни фига не атипичный чего-то там. В худшем случае она алкоголичка, наркоманка, нюхающая клей потаскушка, но мы отправим её лечиться сразу после родов. И возможно, она нимфоманка, но тут важно, что она моя нимфоманка, и это заставляет мое семейство просто сходить с ума от зависти. Я им говорю: «Да, я влюбился в красивую сексуальную маньячку, так почему б вам просто за меня не порадоваться?»

И после всего этого на нашей свадьбе было куда меньше народу, чем мы ожидали.

Может, из-за того, что любовь, как говорят, слепа, но мне всегда казалось, что Брит довольно умненькая. Ну… вы знаете, как это бывает — когда вместе смотришь телик целый год, и ни разу не поспоришь о том, какую программу включить. Серьезно, если б вы знали, сколько мы смотрим телевизор, вы б назвали наш брак счастливым.

И теперь у меня две малышки, которые пахнут как пирожки на День благодарения. И когда они достаточно подрастут, я расскажу своим девочкам, что каждый похож на сумасшедшего, если вглядеться, а если ты не вглядываешься, то, значит, и не любишь по-настоящему. Жизнь крутится и вертится. И если ты будешь искать лучшее, ты никогда не найдешь любви, потому что лишь твоя любовь делает другого лучшим. И может быть, это я дебил, потому что я продолжаю бояться, что мое счастье кончится в тот самый момент, когда я начал им наслаждаться. Быть счастливым и безумно влюблённым не может быть так легко. И это полнейшее счастье не будет длиться до конца моей жизни, и со мной что-то не так, раз я так сильно люблю свою жену.

Но прямо сейчас я везу свою новую семью домой из больницы, моя красавица жена сидит рядом со мной, а наши двойняшки в безопасности на заднем сиденье. И я продолжаю переживать, что такое счастье не может быть вечным, когда Бритни вопит: «Жучок!» — и бьет меня кулачком в плечо так сильно, что я чуть не въезжаю в придорожную закусочную.