Прокурор на Приговоре и самая большая взятка Василия Синчука

В январе этого года Василий Синчук мог уйти из прокуратуры. Но не ушел. Более того. Его переназначили еще на 5 лет руководить прокуратурой области. Почему он не ушел из прокуратуры? Почему до сих пор нет приговора по делу Науменко? Что думает прокурор области о заявлениях начальника областной милиции по делу инкассаторов? Как Синчука задерживали как маньяка?

Обо всем этом (и не только) читайте в эксклюзивном интервью Василия Синчука.

Василий Людвигович, вторая пятилетка в должности прокурора области была для Вас ожидаемой?

– Не буду кривить душой, начиная с января прошлого года, когда до окончания первого срока остался фактически год, я стал для себя делать определенный анализ ситуации, оценивать адекватность результатов работы затраченным усилиям. И ощущение было довольно противоречивое.

Что Вы имеете в виду?

– С одной стороны, на работу начал ходить с удовольствием, а не как раньше, – потому что ты прокурор и у тебя есть обязанность, ты должен ходить на работу, даже если она не нравится. Нет. Работа действительно начала нравиться, и в первую очередь, потому что появилось ощущение удовлетворения, удовольствия от того, что в случае выявления нарушений ты реально восстанавливаешь права человека, реагируешь на тот или иной произвол чиновников и так далее. Но я не хочу сказать, что создал сам себе такой культ, нимб над головой повесил и успокоился, нет. Я реально оценивал, как достижения, так и недостатки. Когда человек обращается к тебе, потому что, на его взгляд, не имеют места те преступные действия, которые ему инкриминируют, или, наоборот, не защищают его интересы в то время, как преступники не привлечены к уголовной ответственности, и ты, изучая уголовное дело, устанавливаешь, что он, действительно прав, – вот от этого получаешь удовольствие, потому что реально занимаешься прокурорской работой. Но в то же время возникает и крайнее возмущение, потому что задаешься вопросом: «Подожди, а разве ты можешь тотально контролировать своих подчиненных, которые пропустили эти нарушения?» И тут наступает уже пессимистическое состояние души. Думаешь, а сколько такого может пройти мимо тебя, и тогда тебя будут считать таким же, как и те люди, которые пропустили эти нарушения…

Я не хочу, чтобы меня отождествляли с теми, кто плохо работает, с нечистыми на руку, с лодырями и бездарями. Мне могут сказать: так в чем вопрос, избавляйся от них. Но я отвечаю: я же их тут не холю и не лелею. И не поощряю к неэффективной работе. Когда мне становятся известны такие случаи, безусловно, я не поощряю, а наказываю. Вот такое состояние у меня было постоянно: то волна позитивная, то волна раздумий пессимистических. Я думал и о том, что возраст такой, что еще можно поработать. Социальные вопросы материального характера уже для меня не актуальны. Более того, по закону я имею полное право оформлять себе пенсию и спокойно себе быть на пенсии. Но в то же время, 48 лет – и уже на пенсии? Для меня это неприемлемо. Значит, нужно будет заниматься чем-то другим. А чем-то другим, это чем? Обязательно – ОБЯЗАТЕЛЬНО! – меня потянет в политику, а это самое страшное, что может быть.

Почему?

– Потому что когда смотрю передачи политические, анализирую события, обстоятельства, я не могу сказать сегодня, что я как гражданин получаю удовольствие от той дискуссии, которая имеет место в центре… Когда-то я проработал немного, около трех лет, в партийных органах, в райкоме и обкоме партии. Там была система как подготовки кадров, так и их ответственности. И главное, на что был настроен, по крайней мере, аппарат, – на то, какой позитив должна приносить работа чиновников обществу. А когда смотришь «Свободу слова» и другие программы, знаете, просто стыдно. Но ты должен как активный гражданин что-то делать. Поэтому когда встал вопрос, что дальше делать – вроде здесь уже и поработал, чего-то достиг. Уйти? Может, пускай дальше другие поработают, а сам пойду… А куда пойдешь? В политику! И, знаете, сразу как барьер перед тобой.

А почему думали уйти?

– Главная причина – это не дискомфорт определенный в работе с государственными органами власти и правоохранительными органами, нет. Это не дискомфорт определенный в работе с центральными органами, в том числе и с Генеральной прокуратурой, которого, слава Богу, уже полтора года нет. Главная причина – Вы, может, и не поверите, но это чистая правда – в том, что у определенной части подчиненных нет глубокого, на клеточном уровне, убеждения, что не люди для них, а они – для людей. Почему я трачу значительное количество своей энергии на то, чтобы их в этом переубеждать?

Переубеждать?

– Это я сказал деликатно. Но Вы понимаете, как я за закрытыми дверями это делаю. Безусловно, я не говорю: «Ну, пожалуйста, я тебя очень прошу, умерь свои эгоистичные желания! Перестройся!». Вы понимаете, что это не так. И нет у меня такого, что я каждый день выделяю по часу на «переубеждение». Это проходит или во время изучения уголовного дела, или материалов проверки, или поддержания государственного обвинения надзорного производства. То есть когда видишь определенную работу подчиненных, когда видишь чрезвычайно примитивное отношение к работе, вот тут как раз и возмущаешься, и тратишь энергию на то, чтобы его убедить, что так работать не нужно. Вот в чем главная проблема. Больше проблем нет никаких. Ни бытовой, ни количественной, ни структурной! Проблема только в психологическом отношении подчиненных к выполнению своих обязанностей, все! Бывает, общаешься с прокурором, ты ему про Фому, а он – про Ерему, ты ему – о составе преступления, а он – о философии жизни, ты ему – о незаконном предъявлении обвинения, а он – «Ну и что?». Как это «ну и что?», а если с твоим отцом или матерью так поступят?! Что будет с этим человеком, которому незаконно предъявлено обвинение? Он же становится калекой эмоциональным, он теряет веру в государство, в правоохранительные органы. И у него в сознании фиксируется: государства нет, справедливости нет, правоохранительных органов нет, закон не работает. А если таких людей масса? Будет доверие к государству или нет?

Но ведь есть и другая причина, почему люди считают, что закон не работает. Очень много резонансных дел, о которых очень много говорят, когда их только возбуждают, а потом они практически сходят на нет. Так было и со взяткой, которую то ли брал, то ли не брал Геннадий Бакаляр, и с историей с бывшим гендиректором ХАЗа Павлом Науменко. Больше двух лет пошло уже и по одному, и по второму делу, а результата – решения, виновны они или невиновны, – нет.

– Супер! Видите, насколько наше общество наэлектризовано и нездорово, что средства массовой информации не интересуются, почему наши граждане мешками, сумками, ящиками высыпают мусор на обочину дороги. Они не интересуются, почему за две недели дороги стали «недорогами»? Ведь средства массовой информации– это своего рода барометр желания общества что-то знать, о чем-то слышать и быть проинформированным. Поэтому, когда Вы сегодня задаете мне этот вопрос, я не обижаюсь, что это намек на ненадлежащий надзор. И по одному, и по другому делу у меня полный порядок в том, что касается моей ответственности и компетенции. Но общество не будет ждать, когда Синчук скажет «тогда-то в соответствии с требованиями действующего законодательства», перейдет на нормы права. Когда я перейду на нормы права, люди вообще перестанут меня слушать, а в сознании у них останется: да он ничего не знает! Даже если я себя здесь буду на полосы резать, мне все равно не поверят. Поэтому я отвечаю одной фразой: в этих делах и делах им подобных (перечень можно продолжать очень долго) с момента преступления до вступления приговора в законную силу проходят годы, до 5-6 лет. Вопрос: неужели прокурор этого не видит? Видит. Неужели прокурор на это не влияет? Не влияет.

Теперь по делам, о которых Вы вспомнили, конкретно. Если Вы возьмете подборку моих интервью по поводу Бакаляра, то увидите, что ни в одном из интервью у меня не было сомнений, что этот человек совершил преступление. Несмотря ни на какие реакции тех или иных должностных лиц в средствах массовой информации. И сегодня я уверен, что это преступление имело место. Но я же его за руки не водил, брать или не брать! Хватило ума взять – имей смелость ответить! Почему принцип неотвратимости наказания не сработал? Нам это дело вернули на доследование. Мы внесли апелляцию. Апелляцию удовлетворили. Дело направили на новое рассмотрение. Как только судья объявил, что он направляет это дело на доследование, я, как прокурор области, непосредственно уже давал поручение подчиненным готовить апелляцию, немедленно ее вносить, отстаивать свою точку зрения. Подчеркиваю – ВНОСИТЬ апелляцию, но не рассматривать! Это разные вещи! Когда рассмотрели эту апелляцию? Когда отправили дело в суд? Когда суд нашел возможным снова принять дело к рассмотрению и сколько и каким образом он будет это дело рассматривать? Эти вопросы не в моей компетенции. Это раз.

Теперь дело по господину Науменко. Знаете, сколько раз в этом кабинете он был, на этом месте, где Вы сейчас сидите? Я ему говорил: «Верни украденное!» Он: «Я не воровал». Я не знаю, говорю, воровал или не воровал, но денег нет. И сегодня я уверен, что он виноват в том, что государство понесло убытки. Безусловно, господин Мялица (Анатолий Мялица – нынешний гендиректор ХАЗа – Е.Л.) высказывает определенное неудовольствие в отношении результатов нашей работы по господину Науменко. Господин Мялица считает, что господин Науменко украл, а мы его чуть ли не отпустили с Богом на все четыре стороны. Как говорят, можно повторить 10 раз «халва», но слаще не станет. Так можно и 10 раз сказать, что он украл, но это нужно доказать. Руководитель управления Службы безопасности Андрей Мухатаев заявил об этом с трибуны на активе области с участием Анатолия Кинаха, который тогда возглавлял комитет Верховной Рады по вопросам национальной безопасности и обороны. А когда он после выступления сел рядом, я ему сказал: «Андрей, теперь у нас выход один: или мы его посадим, или нас выгонят». Это не значит, что мы работали на принцип. Просто Мухатаев привел факты, которые мы потом долго изучали, потому что это касалось и Венгрии, и Америки, и оффшорных зон, где мы искали те деньги. Я не могу сейчас приводить факты из этого дела, но я считаю, что господин Науменко – бессовестный человек. Пока суд не объявил ему приговор, он подсудимый, скажу «бессовестный». Может, в чем-то и прав нынешний директор Мялица, может, он больше знает фактов преступной деятельности своего ученика, если можно так его назвать, но – не буду говорить «к большому сожалению» или «к счастью», – на столе у прокурора области не было достаточных доказательств, чтобы инкриминировать Науменко новые факты преступной деятельности. И опять-таки идет суд, у нас судебное заседание открытое. Посмотрите на какой стадии судебное заседание! Почему мы подаем ходатайство о том, чтобы признать потерпевшим предприятие, а нам говорят «потом»?! Что значит «потом»?! В судопроизводстве «потом» это знаете когда? Когда рак свистнет! Я эти законы не писал, я их не редактировал и не корректировал. Они у меня на столе, и я их должен выполнять. Мне очень не нравится закон 2006-го года об обжаловании постановлений о возбуждении дела! Кто его писал, кто корректировал, кто утверждал? Ну, точно не прокурор и даже не генеральный.

Так может, в таком случае имело смысл пойти в политику?

– Я считаю, что у меня бы это не получилось, потому что я довольно эмоциональный человек, а если бы, не дай Бог, где-то эмоции свои не сдержал, еще бы и преступления там совершались. Вы же видели, что там возле трибуны творится? Там все друг друга толкают. А если я начну толкать?

Я от многих людей, которые Вас знают лично слышала, что Вы – прирожденный бизнесмен… Вы никогда не думали пойти в бизнес?

– Когда я слушаю уголовные дела по дорожно-транспортным происшествиям, по нарушениям финансово-хозяйственной деятельности, по злоупотреблениям разного рода, мне не нужно читать все от буквы до буквы, мне не нужно слушать доклады часами, чтобы понять, где центр этого преступления. Потому что когда в школе человек учится хорошо, заканчивает строительный техникум, юридический институт хорошо, он понимает, что во всех сферах жизни доминируют одни и те же законы природы и принципы логики – от общего к частному и от частного к общему, я имею в виду дедукцию и индукцию. В какую бы сферу мы не переходили, это работает, в том числе и в бизнес. И безусловно, если бы я ушел из прокуратуры, у меня была бы другая дорога – в бизнес, но я уверен, что эта дорога была бы очень короткой, потому что все равно меня бы потянуло в политику. Потому что когда я смотрю, кто там сегодня в политике, я знаю многих людей, их подготовку, их знания, их опыт в разных сферах жизни общества, и – я не хочу никого обижать, – но думаю, без ложной скромности, что я был бы не хуже. Поэтому бизнесом занимается пока что сын, а я ему советы даю. Как будет дальше – посмотрим. У меня уже был опыт. Но акции уже проданы, слава Богу, все нормально.

У Вас не осталось акций?

– Нет.

– А бизнес у сына какой? Строительный?

– У него несколько направлений в бизнесе, но строительный точно есть.

Вы даже не знаете, сколько направлений в его бизнесе?

– Кто-то будет читать, скажет: ты смотри, обнаглел, делает из себя придурка! Но я никогда не ставил цель, считать сколько – 2, 3 или 4.

Фирмы, с которыми связан Ваш сын, назвать можете?

– Вас интересует мой сын или моя работа как прокурора?

Хорошо, вернемся к прокурорским делам. Ваши приоритеты как-то изменились за 5 лет руководства прокуратурой области?

– Когда я только начал работать прокурором, мы хватались за все, нам сверху давали задания, и мы только успевали это делать. То есть не было системного, целенаправленного, жестко контролируемого и последовательного процесса. Была с утра до вечера кипящая энергичная работа, а вечером – посмотрим, что получится. Теперь мы определяем, над чем будем работать планово, целенаправленно, какие процессы будем отслеживать и жестко контролировать. На первом месте – надзор за деятельностью органов внутренних дел. Особенно тех, которые ведут оперативно-розыскную деятельность, потому что там на стадии возбуждения и ведения оперативно-розыскных дел больше всего нарушений действующего законодательства в отношении конституционных прав граждан. Что имеется в виду? Безосновательно заводятся оперативно-розыскные дела, отслеживают жизнь человека, его быт и в конце концов, когда приходит время, эти дела закрывают. А для чего они их открывали? Чтобы отследить, с кем человек встречается, как себя в жизни ведет или что он дома делает? Чтобы владеть, может, даже унизительной информацией? Унизительной в том числе и для правоохранительных органов, не говоря уже о самом человеке? Вообще вмешательство в жизнь человека – унизительно! Не было ли такого, что человек ведет позитивный образ жизни, а они решили «давай за ним посмотрим, последим, поподслушиваем, с кем он, что он»…

Вопрос: когда заводится ОРД? Когда у нас есть точная информация, что этот человек нарушает закон. Мы не уверены, что это на 100% так, но у нас есть основания предполагать, что этот человек нарушает закон. И для того, чтобы зафиксировать эту преступную деятельность, и заводится ОРД. В этом случае государство дает такое право: на определенное время нарушать конституционные права человека. Но у нас эффективность этой работы была на очень низком уровне. Открывали, скажем 50 ОРД (я называю заведомо неточную цифру), а потом возбуждали аж 2 уголовных дела. Возник вопрос: а где же точность работы? Было ли желание иметь эту точность или было какое-то другое желание? Меня, как прокурора, интересует, почему нарушили права человека. Почему его ограничивали в правах? Тут много вопросов, поэтому, повторяю, для нас в нашей надзорной деятельности это – номер один. Несмотря на то, что в экономике много вопросов, в социальной сфере много вопросов, меня как прокурора области, прежде всего, сегодня волнует соблюдения правоохранительными органами действующего законодательства в отношении конституционных прав и свобод граждан.

Кто-то лишился должности за то, что возбуждал ОРД безосновательно?

– Безусловно. Вы меня спросили, какое приоритетное направление, я его назвал. В прошлом году я заострил чрезвычайно жестко этот вопрос на координационном совете. В течение года мы чрезвычайно серьезно им занимались. Более того, в конце третьего квартала мы взяли одну структуру, отработали ее тотально в этом направлении. Написали жесткое представление, где было много дисциплинарных взысканий. И было предупреждение: если ситуация не выправится, пеняйте на себя. Сейчас я дал задание эту структуру еще раз отработать, так же тотально. Я хочу посмотреть, насколько исправились там люди, потому что тогда было такое впечатление, что для них завести ОРД, как газету прочитать.

А что за структура?

– Я пока не хотел бы ее называть.

Михаил Добкин, Геннадий Кернес и люди, которые работают в горсовете и в городских КП, не раз заявляли о том, что в отношении них необоснованно заводят ОРД. Вы можете подтвердить их информацию?

– Нет у меня таких фактов. Вы сказали «необоснованно»… Были ли такие ОРД обоснованные, по памяти я Вам не скажу… Могу сказать только одно: нарушение правоохранительными органами действующего законодательства при исполнении своих функциональных обязанностей недопустимо.

За последние 2-3 месяца, с тех пор, как у нас стали говорить о финансовом и экономическом кризисе, количество обращений в прокуратуру в связи с незаконными увольнениями и невыплатой зарплаты выросло?

– Безусловно. Что касается невыплаты зарплаты, то обращения и не прекращались. Но я не могу сказать, что срез таких обращений характеризует реальное положение вещей. Потому что, я считаю, что здесь латентность (т.е. скрытое негативное положение дел), значительно больше, объемнее, чем количество обращений. Есть разные люди, разные обстоятельства. Если к нам обратилось 10 граждан из 10 тысяч, это не значит, что у нас все прекрасно или наоборот. Есть статистика: на сегодня задолженность по зарплате под 140 миллионов! Это просто унизительно! Я не могу понять почему это существует?! Меня просто удивляет! Если ваша продукция не продается, зачем вы ее выпускаете?! Если ваше предприятие не приспособлено к рыночным отношениям, зачем вы его организовываете? Кого вы обманываете?! Если тот, кто не выплачивает зарплату, придет домой, жена половником по воздуху поводит возле твоей тарелки, даст ложку и скажет «ешь», он скажет: «Ты что сдурела, здесь же ничего нет!» Так здесь же то же самое! Человек приходил на работу, переодевался, затрачивал килокалории свои, что-то мастерил, делал, на что-то рассчитывал, а ему – воздух вместо зарплаты! Кстати, есть статья такая в Уголовном кодексе – невыплата зарплаты, но она, с моей точки зрения слишком мягкая… Я не претендую на роль диктатора, но по невыплате зарплаты я бы другую статью ввел, может, она бы заставила людей руководящих думать, как сделать организацию работы более талантливой и эффективной. А то с утра до вечера делают ерунду, никому ненужную, а потом говорят – «невыплата зарплаты». Посмотрите на предприятия оборонной промышленности! Я вообще имею свое мнение по поводу этой отрасли. С ней носятся, как с торбой, как с чемоданом без ручки – и бросить жалко, и нести тяжело. Вопрос: а как с людьми быть? Они ходили на работу, они надеялись на зарплату, у них есть семьи. Чем их кормить?

А прокуратура может что-то сделать? Если говорить, к примеру о заводе имени Малышева.

– Аж написать представление или внести предписание!

И все? А уголовное дело?

– За что? Если деньги не выделяются! Прокурор же не может констатировать: продукция, которую выпускает завод Малышева, сегодня необходима рынку или не нужна ему. Это не мой вопрос. Мой вопрос другой. Выпустили продукцию, отгрузили, человек приходит в кассу и говорит: дай. А ему из того окошка – дуля, такая конструкция архитектурная из пяти пальцев: нет денег. Человек не может понять: как это нет? Он же ходил, работал, а зарплаты нет! Что прокурор может сделать? Он говорит: подождите, я должен проверить. Приходит, проверяет в соответствии с действующим законодательством, статьей 175 Уголовного кодекса, смотрит, а статья говорит, что можно привлечь к уголовной ответственности руководителя, если он деньги, поступившие от реализации продукции потратил на все, что угодно, кроме зарплаты. А если денежки не зашли на предприятие? Все, статья уже не действует. Но это не означает, что у нас по области под 140 миллионов гривень задолженность по зарплате, а прокурор не хочет ничего делать. В рамках наших полномочий мы отрабатываем каждое предприятие, мы же не ждем, когда нам поступят заявления. Каждый месяц прокурор района отслеживает, какое предприятие задолжало, почему задолжало. А посмотрите, какие совещания проводят в обладминистрации. Я помню, когда мы с губернатором и Денисюком сидели втроем – тройки – вызывали этих должников, только и разницы, что выходили они живые и здоровые, им ничего не было, пальцами им грозили, ну-ну говорили… Мы с утра до вечера в работе и тонны документов переворачиваем.

На днях Виктор Развадовский вспомнил о деле инкассаторов. Он сказал, что сейчас следствие рассматривает и те версии, которые раньше не рассматривались. Кроме того, по его словам, планируется провести экспертизы, которые сразу после этих убийств не проводились…

– К большому сожалению, так получается с Виктором Иосифовичем в последнее время, что он дает интервью, а потом мы все работаем над реализацией сказанного им во время интервью. (Пауза.) Я не хочу давать оценку тому, что Вы сказали, но я в свое время проработал 7 лет следователем вплоть до следователя по особо важным делам в прокуратуре города Харькова. И, поверьте, я кое-что понимаю и довольно точно могу определить перспективу того или иного дела. Я уже не говорю о следственных действиях. Я уже не говорю о выводах экспертиз. Если бы я хотел запудрить Вам голову, я мог бы до завтрашнего утра рассказывать, какие есть проблемы и что нужно сделать по этому делу. Потому что я же выезжал на место и по первому, и по второму, и по третьему убийству… И я хорошо помню, какую ужасную картину мы видели на всех трех местах происшествий. Каких только версий и убеждений я не слышал, в том числе и от пана Развадовского! Но мы все мастера заверений, а воз пока что – на том же месте. Дело до сих пор не раскрыто. А по действующему законодательству раскрытие таких дел возлагается непосредственно на органы милиции – у них там есть чрезвычайно мощные аппараты, чтобы это делать. Более того, у них есть чрезвычайно мощные аппараты чтобы даже не допустить этого! И общество не интересует, кто руководил милицией тогда, когда произошло преступление, кто руководил ею потом и кто руководит сейчас. У общества есть слово: «ми-ли-ци-я». Или «про-ку-ра-ту-ра». Какая экспертиза, которая еще не была проведена? Знаете, чтобы сказать, что будет такая экспертиза, можно назначить ту же самую судебно-медицинскую экспертизу, только поставить какой-то вопрос, которого еще никто не видел, не слышал, не знал, да он и не нужен! Не обязан начальник милиции информировать прокурора области, а прокурор области не обязан точно знать, какая экспертиза по какому делу еще не была назначена. Но я вам обещаю, как только закончится это интервью, я приглашу заместителя прокурора области, который руководит этим направлением, и поинтересуюсь, какая экспертиза еще не была назначена, и почему она не была назначена? Он же руководит этим направлением уже три года! А то у нас получается: сначала скажем, а потом все работаем.

В последнее время стали чаще возбуждать дела по факту физического воздействия на задержанных, то, что в народе называют «пытками». С чем это связано? Милиция стала больше себе позволять, стали лучше реагировать или больше говорить об этом?

– Второе и третье. И реагировать, и говорить. Потому что если не придут и не скажут, я знать не буду. Все, что я говорил о надзоре за оперативно-розыскной деятельностью, относится и к ведению досудебного следствия. Необходим надзор за органами милиции, максимальная концентрация на этом вопросе и реагирование на малейшее нарушение. Потому что можно концентрироваться, видеть, но не реагировать. Скажу так: мы живем по принципу «Мы не виноваты, кто не спрятался», т.е. хватило ума сделать – имей мужество ответить И абсолютно не может быть даже и речи о том, чтобы не реагировать. Если речь идет об угрозе жизни и здоровью, о торговле людьми, оружием и наркотиками, даже не могут в эти двери (показывает на вход в кабинет) заходить и говорить о каком-то компромиссе, каком-то смягчении, и т.д. Ваш вопрос – из этого перечня.

Можете себе представить: решетки везде, вооруженные «защитники людей и отечества» в погонах, и – пусть даже будет преступник – один. В этом помещении. И над ним эти чрезвычайно «мужественные и храбрые» издеваются. Это говорит о чем? О том, что они не хотят помочь обществу очиститься от преступников. Нет. Это говорит о том, что эти люди примитивны по своему образованию, воспитанию и по качествам человека или животного – я уже даже не могу сказать. Не нужно быть очень храбрым, чтобы мертвого зверя тягать за хвост. Но ты же сегодня при должности. Для ТЕБЯ должно быть унизительно дойти до обиды словесной, я уже не говорю о физической! Я уже говорил, что мне понадобилось полтора года чтобы довести до суда дело Дунича (парня, которого избили до смерти в Червонозаводском РОВД – Е.Л.). И я не скажу, что это было очень просто. И что это было очень сложно, не могу сказать. Но это стало возможным потому что вы, журналисты, на пресс-конференции мне задали вопрос об этом случае. Я не могу сказать, больше стало таких случаев или их меньше стало. Здесь тоже существенная латентная преступность. По моему глубокому убеждению, она очень значительная по отношению ко многим преступлениям, которые регистрируются. Я, конечно, не могу этого сказать об убийствах или тяжких телесных повреждениях, в результате которых человек умер, – нет. Но, к примеру, по изнасилованию это может иметь место. Не каждая девушка напишет заявление. Как подумает, сколько ей придется рассказывать, что с ней делали, то ей легче это забыть, чем добиться правды. Или по взяткам. Это направления и категории преступлений, где реальная преступность значительно больше, чем зафиксированная.

Кстати, о взятках. Вам часто взятки предлагают?

– (Смеется) Последние три года – совсем не предлагают. Сначала – очень часто предлагали и очень большие суммы. А последние три года – абсолютно ничего. Но я так понимаю, что информированность общества очень хорошая и поэтому тут ничего удивительного нет. Но я не хочу сказать, что если не предлагают руководителю, то не предлагают и подчиненным.

А самую большую взятку за что предлагали? И какую?

– (Пауза.) Могу сказать, что там была сумма с 5 нулями, и это было связано с вопросом о злоупотреблении определенных должностных лиц. Один из судов оправдал подсудимого по этому делу.

Точной суммы не помните?

– 200 тысяч долларов. Ну а мы вместо ответа написали кассацию.

Приговор есть?

– Нет, конечно.

Но три года прошло!

– Я говорил, можно до 5-6 лет ждать.

Вам часто приходится возбуждать уголовные дела против людей, которых хорошо знаете?

– Нет. Но в Вашем вопросе есть подтекст. Я пол-области хорошо знаю. Хорошо знаю, что они хорошие или хорошо знаю, что они плохие. Я же в области с 81-го года. Я должен знать. Если не буду помнить, у меня не будет возможности работать.

Сколько за год таких дел Вам приходится возбуждать? Одно-два? Десятки? Сотню?

– Я никогда себе даже вопроса такого не задавал. И вспомнить не могу. Профилактику проводил очень много.

Как это выглядело?

– У меня есть правило: я никому из своих близких, очень близких знакомых не давал вексель на то, что он может совершать преступление. Это однозначно. И это очень серьезное требование. Но я должен показать пример. Есть у меня объекты недвижимости, и я исправно плачу арендную плату. Она немаленькая, но я понимаю, что это мой долг. Я должен его выполнять. И если мои знакомые не платят арендную плату, то получают сокрушительную критику с моей стороны. Я думаю, что люди более-менее знакомые, если бы услышали, как я разговариваю в таких случаях со своими близкими, они бы подумали, что это мои самые большие враги. Потому что там иногда звучат такие слова, которые нельзя печатать. Почему это неприятно? Потому что если близкие тебе люди не понимают твоего долга перед обществом, то не стоит надеяться что общество тебя поймет. И для меня очень обидно, если близкий человек не понимает этого. Потом, после такой «профилактики» они платят. Это не потому что я такой правильный или неправильный. Ну, давайте все не будем платить, и что получится?..

У Вас самого были недоразумения с правоохранительными органами?

– Никогда. У меня недоразумений с правоохранительными органами, слава Богу, никогда не было. Они могли быть, когда я еще не был правоохранителем и считал, что есть нарушение правопорядка или бестактное отношение одного человека к другому, то занимался восстановлением «попранных прав».

Вы говорили, что Вас как-то задерживали как маньяка.

– Да, было дело.

Как? Расскажите!

– Это не очень интересная история, но она очень характерна для нашего общества. Это был год 86-87-й, зима. Я в то время увлекался закаливанием: обливался холодной водой, купался в проруби. И для того, чтобы тот лед, который образовался за ночь, убирать, я топорик с собой брал. Не топор большой, а топорик. Я тогда работал следователем в прокуратуре Октябрьского района. Но по утрам, когда на прорубь бегал, конечно, форма одежды у меня была не прокурорский мундир. Я тогда почему-то думал, что можно закалять организм исключительно, когда ты бежишь полуголый. И с топориком. Представляете себе? Мой рост, фактуру, топорик? Январское утро, 6-20-6-30 утра, то есть нет еще яркого солнца… И, наверное, я пробегал мимо домика (это было на Баварии), где у людей была бессонница, или они собирались на работу. И понятно, что они подумали, когда мимо их хаты пробежал дядька такой с топориком. А тогда тоже думали люди, что имеют место действия маньяка, потому что было несколько убийств, в том числе и на территории Октябрьского района.

И только я сделал прорубь, полтора на три, чтобы можно было проплыть, закончил упражнения и уже собрался спускаться в воду, а тут – фары на меня и маячок. Понятно, что машина дежурной части райотдела. Я так возмутился, что я даже не закончил этой процедуры, а за мной уже приехали, чтобы куда-то ехать. Я думал, что произошло что-то страшное. В то время меня больше всего выводило из равновесия, когда, не дай Бог, ночью телефон звонил – тогда еще мобильных не было – это однозначно что-то произошло серьезное, надо выезжать куда-то ночью. А тут – приехали. Что, говорю, ребята, где-то убийство? Нет, говорят, Василий Людвигович, мы приехали по вызову. По какому вызову, – спрашиваю. Нам, говорят, пришел сигнал что в сторону водохранилища побежал маньяк с топориком!.. И смех, и грех. С одной стороны, спасибо, что народ не спит. Но с другой, не по себе как-то становится.

А маньяк на Вас похож был?

– Когда я посмотрел на его фоторобот, у меня аж застыла кровь в жилах. Я оглянулся, никто ли не начал на меня смотреть как-то напряженно. Потому что, что такое фоторабот? Это типаж, а типаж был похож на мой.

Еще повезло, что знакомые милиционеры!

– Да! Был случай у одного моего знакомого судьи, он забыл сжечь маковую соломку по приговору суда. Выехал на дорогу и забыл документы. И когда его на дороге сотрудники ГАИ остановили, он говорит: «я судья такой-то». А ему: «а мы – министры обороны». Потому что нет документа – ты никто. И когда он вспомнил, что у него в багажнике еще и маковая соломка, он, говорит, всю жизнь свою буквально за секунду пробежал. Потому что сейчас вытянут из машины, а если еще и найдут мешок соломки, которую ты должен был сжечь, тебе еще и тумаков надают, еще и накормят той соломой. А потом скажут: «простите, ну мы не знали что вы такой-то»… Ну я же не буду на прорубь бегать с удостоверением? Поэтому была такая смешная история. Но я после этого не перестал бегать и удостоверение не стал брать, но больше такого не было.

Топорик перестали с собой брать?

– Он утонул. И мне очень жаль было, мне его не хватало. Но с тех пор я абсолютно спокойно отношусь к холоду и совершенно неприемлемо для меня, когда жарко.

Жаркие страны не любите?

– Нет. Я никакие страны не люблю, кроме Украины. Пока что.

А в отпуск куда ездите?

– Никуда.

Как?! В Харькове остаетесь?!

– Да. Во-первых, я уже два года в отпуске не был. А во-вторых, если и еду, то в Трускавец. На море я уже, наверное, лет 5 не был.

Я слышала, что Ваш конь Приговор скачки выигрывал, это правда?

– Да. Он три года подряд выигрывал дерби на ипподроме. Красавец: сильный, высокий, стройный, утонченный! Ему дал очень высокую оценку Джигурда, когда фильм здесь снимался. Я, к сожалению, уже больше года не был на коне. Потому что у меня практически нет свободного времени, пока что. Надеюсь, что теперь, когда закончены все организационные вопросы, время появится. Надо себя организовать, надо пользоваться тем, что у тебя есть конь и обязательно на нем ездить. Потому что, для чего я его купил? Только для того, чтобы было лучше состояние здоровья. Не коня, а моего. Коню тоже, кстати, нужно, чтобы у него была физическая нагрузка. У меня собак много, алабаев. И есть за городом два алабая, малоподвижные, а кормят их хорошо, так они уже скоро ходить перестанут! Но коня я покупал не потому, что переживал, что у него не будет нагрузки такой моего веса, а для себя. Почему? Потому что весь организм получает хорошую стимуляцию от верховой езды. Если никогда не ездили, попробуйте. Но мне кажется, самолетом управлять научиться легче, чем на коне ездить! У меня уже закончились организационные вопросы, теперь нужно, чтобы меньше стало болота на улице.

А почему Приговор? Это Вы придумали кличку?

– Нет, она у него была. Это целая история! Я хотел купить коня, пришел небритый в спортивной форме на ипподром. Мне говорят, в такой-то конюшне есть конь, которого могут продать. Прихожу, объясняю бригадиру, что у меня есть желание купить коня. Он на меня так посмотрел – я в спортивной форме, небритый, прическа немного хаотичная, ну выходной день, после тренировки, – и говорит: «Да браток, есть у меня для тебя конь. Пошли, посмотришь». Я не обратил внимание на слово «браток». Ну не буду же поправлять человека, что я для него не браток. Посмотрел я на коня… Если бы он мне показал даже осла, то я тоже с таким же видом смотрел бы, внимательно, потому что хотя и вырос в селе, но уже забыл, когда нормально коней видел. «Хорошо, сколько денег?» – спрашиваю. «Столько-то». «Хорошо. А как его кличка?» А он: «Что браток, не видишь? Приговор» «Ну тут я не выдержал: «Ты чего?» «Извини, браток, я не знал, ты что только что откинулся». Я ему удостоверение показываю: «Ты что думаешь, к тебе кто пришел?» Он – извиняться: «Боже, извини, я же не знал». Я говорю: «Ладно, а кличка, у коня какая?» «Хочешь не хочешь, а кличка у него Приговор». Так и получился прокурор на Приговоре.

Мои глаза на высоте 3,15-3,20, и представьте себе что конь не шагом идет, а галопом! Это конь такой, что галоп – это его стихия. И он несется таким галопом, будто ты у Буденного был первым помощником в разных атаках, а мои навыки – я бы сказал – на начальной стадии были, скажем так. Так я раз так и «полетел». Только то, что я занимался профессионально борьбой и умею группироваться, спасло от того, что не было очень тяжелых травм, хотя спина у меня была потом вся черная, я думал, что грязь. Нет – это гематома такая была.

Вы когда-то сказали, что когда пришли в органы прокуратуры, у Вас была заоблачная мечта стать прокурором района. Сейчас есть заоблачная мечта?

– Если говорить о карьере – нет. Она меня абсолютно не интересует в силу разных причин. Действительно, у меня была мечта стать прокурором района. Я стал прокурором области. И классный чин, и заслуженный юрист, и почетный работник, и благодарности есть… У меня нет болезненного желания получить еще целый ряд орденов. Я считаю так: человек должен получать удовольствие от того, что есть у него, а не от того, что есть у других. Самый страшный порок – это зависть, она сжирает человека изнутри, он гниет и становится калекой, хотя физически внешне вроде бы все нормально.

Мое назначение на второй срок для меня очень ценно психологически: руководство оценило и предложило должность на второй срок. Но это не значит, что теперь можно расслабиться и отдыхать. Нет, напротив, нужно работать еще эффективнее. Потому что если первые 5 лет входишь в курс дел, то теперь не надо никуда входить. Доделывай то, что не доделал. Так что мечты о карьере у меня нет. Есть желание одно: сохранить здоровье, потому что много чего нужно будет еще в жизни и будет плохо, когда настанет время и можно будет больше познать мир, а ты уже не сможешь, потому что тебя высосали эти передряги. Я иногда смотрю на наших высокопоставленных деятелей и думаю, когда станет легче и они перестанут воевать, будет ли у них здоровье жить? Я хочу, чтобы у меня было.