Мистика и демонология – в театре имени Пушкина премьера

В пятницу, 24 февраля, в Харьковском академическом русском драматическом театре имени Пушкина премьера. Необычную для театра и для Харькова пьесу поставил приглашённый режиссёр из Орла (Россия) Александр Михайлов. Незадолго до премьеры «МедиаПорт» поговорил с режиссёром.

Пьеса еврейского писателя Исаака Башевиса Зингера «Тойбеле и её демон» о любви женщины, брошенной мужем, и бедном, никчёмном помощнике учителя, который ночью являлся к ней под видом демона. Днём она презирала его, а ночью — не узнавая — ждала как лучшего в мире мужчину.

— Александр Алексеевич, почему вы решили поставить пьесу Исаака Башевиса-Зингера, совсем нехарактерную для театра имени Пушкина?

— У меня не было задачи найти что-то характерное для репертуара театра, здесь он широкий. Мне хотелось бы, чтобы это был новый автор для Харькова, а Зингер ещё и один из моих любимых авторов. Ну и это пьеса на все времена, она не привязана к каким-то социальным моментам, что характерно для театра, потому что здесь никогда не увлекались политическими спектаклями, а изучали человека. Эта пьеса очень интересна для артистов, а поскольку это моя первая встреча с труппой, то, конечно, мне хотелось бы, чтобы не только я проявлял себя как постановщик, а чтобы артисты были на первом плане, поскольку этот театр начинался как театр крупных актёрских индивидуальностей и всегда строился на крупных актёрских личностях. Я надеюсь, что и в дальнейшем сюда будут приходить разные режиссёры, поэтому необходимость иметь яркую труппу очевидна. Зингер в этом плане, для меня, по крайней мере, очень удачный и удобный выбор.

– Как долго вы отбирали актёров на роли?

– Для меня достаточно долго, потому что дней 5-6 ушло на то, чтобы познакомиться и попробовать актёров. Людей много в театре, кого-то я видел, кого-то не видел, поэтому первая неделя ушла на подробное знакомство с артистами. Зато потом я не пожалел, что это время потратил.

– Вам приходится подстраивать актёров под ваше режиссёрское видение, может быть, какие-то вещи, к которым они привыкли за время долгого руководства Александра Барсегяна, отсекать?

— Да вы знаете, я с ними по этому поводу не разговаривал — к чему там они привыкли. Наверное, для них что-то было новое, это всегда бывает. Но ни разу не было такого, чтобы они сказали: «Не будем этого делать» или «Нам это непривычно», — они очень все открытые и готовые к работе, я бы даже сказал, соскучившиеся и жадные до работы. Во-первых, большая часть из тех семи человек, которые заняты в спектакле, не избалована ролями, это возможность как-то себя проявить. Так что в этом смысле мне было очень комфортно с ними работать.

— Вы сказали, что большинство играющих в «Тойбеле» актёров соскучились по ролям. Как они отнеслись к работе в этой пьесе? Сразу, что называется, бросились с головой или, учитывая специфику пьесы, настороженно подходили?

— Сразу бросились. Во-первых, я их сразу бросил — у них не было другого выхода. Они сразу начали решать задачи, которые я ставил (смеётся<)/i>. А тех, кто, как я видел, могли долго раскачиваться, я их сразу отсекал. Здесь надо было, чтобы актёры сразу взялись и пошли. Вот в кастинге я это всё и проверил.

— Кроме того, что вы сказали о пьесе — она необычная для Харькова и вневременная, почему всё же её вы решили ставить именно сейчас? В то время, когда идёт много постановок на социальную, политическую тематику, вы выбрали вот такую, где много мистики?

— Тема мистики меня вообще интересует очень сильно, а что касается каких-то политических вещей, я сейчас спокойно отношусь к политическому театру. Я с уважением отношусь к тем попыткам, которые возникают в Москве, как на Украине, я не знаю, не видел, но это не основное направление театра. Мне кажется, такая ниша должна быть, но это именно ниша. В пьесе же Зингера — глубокое исследование человека, здесь много пластов, она затрагивает целый ряд тем, которые интересны в любое время, и 100, и 50 лет назад. Долгое время у нас в стране (СССР — ред.) глубоким исследованием человека вообще не занимались, казалось, что всё понятно в рамках материалистической идеологии, в которых мы работали, — бытие определяет сознание. Театр во многом на этом строился. А у Зингера можно найти много связей с Борхесом, Кафкой, Набоковым, в общем, со всем постмодернизмом, который полностью проявил себя в 20-м веке.

— Значит ли это, что на «Тойбеле» должны приходить подготовленные зрители?

— Нет-нет. Тут кроме пластов, слава Богу, есть достаточно забавный сюжет, за которым зритель следит, и это то, что называется хорошо сделанная пьеса: фабула, событийный ряд, мелодраматические сильные моменты. То, о чём я говорил, это философия и действительно для тех, кто немножко больше об этом знает. А обычный человек просто видит историю любви.

— Осенью прошлого года на фестивале «Курбалесия» вы показывали два спектакля («Наташина мечта» и «Моцарт и Сальери»), один из которых был, что называется, социалкой, а другой — гротескным, бурлесковым. Как решён стилистически «Тойбеле и её демон»?

— Каждый раз жанры разные и способ игры разный. Здесь (пауза, усмехается)… Ну, ну, я определяю, конечно, просто не знаю, насколько имеет смысл об этом говорить, это больше профессиональные наши определения. Ведь для каждого спектакля ищется свой способ игры, как это должно быть, и здесь мы его нашли, просто это может как-то странно звучать.

— Тем интереснее, как вы сами определяете его.

— Ну…(держит паузу, усмехается) Для зрителя смешно немножко будет это, особенно для неподготовленного. Это такие страстные дети, в общем, я так определяю это. Такие страстные дети, с одной стороны, мощная такая наивность, абсолютно детская, а с другой стороны — страстность человеческой натуры. Ну, это я про способ игры говорю, а жанр — это такая психологическая сказка, так можно сказать. Сказочного здесь довольно много, для взрослых, естественно.