Предчувствие правды

UA RU

Сегодня, а не вчера. День спустя, потому что мало что Сашко не любил так, как пафос. А годовщина смерти — это тоже пафос. Он и на собственных похоронах, выцепив взглядом кого-нибудь из толпы «провожающих», хмыкнул бы, затянулся и сказал: «Ти диви, і ці підараси прийшли».

Но вот этот текст, вымученный журналистом Александром Кривенко в начале девяностых и до сих пор болезненный даже для друзей, остаётся «предчувствием правды». Предчувствием, которое всё ещё может стать правдой. Потому что пришедшие к власти временщики многократно усилили шанс прихода сменщиков — тех самых «быковато-узколобых маргиналов».

И, да, впервые — в переводе.

Александр Кривенко

    МАРГІНАЛЬНА МОЯ УКРАЇНА

В этой статье я, как никогда, боюсь остаться непонятным. Поэтому попробую детально расшифровать упрощённую символику ассоциаций. Пусть печатают те, кто умеет читать между строк. Пусть поймут те, кто привык трактовать печатное слово как окончательную истину. Здесь написано не откровение, вопреки всей откровенности, а лишь предчувствие правды.

Не люблю нынешнюю Украину. И не только сегодняшнее, заматериализованное, то есть данное в объективной реальности государство — последыш бесхребетной и тупой посткоммунистической элиты и примитивной массы.

Невозможно любить не только клерков-хапуг, но и неподкупных патриотов, которые понимают patrіa как старую деву в вышитой сорочке и незаляпанном венке или как микроцефала с наливающимися кровью глазами при слове «москаль» или «жид».

Хватит любить Украину мистическую — компиляцию языческих верований, героических традиций и сентиментальных извержений. «Заунывные песни моей Родины» — метко определил это состояние сознания Шевченко. «Заунывно» быть в конце XX столетия «сечевым стрельцом». Вульгарно петь, что «ми тую червону калину піднімемо», если куст той калины знаешь лишь из рисунка в детской книге. Жлобство — справлять панихиду по умершим от голода 33-го в Оперном театре. В театре надо слушать оперу, потому что любое театральное сооружение служит в первую очередь для зрелищ. Мои родители пухли с голоду в 33-м, а тысячи галичан, которые демонстрировали своё горе в годовщину Голодомора, о голоде знают лишь то, что он был. И то, что Сталин его спровоцировал. Для одних важно то, что они не околели, для других — то, что они достали престижное приглашение на торжества по тем, кто околел.

Я не могу любить мистически-героическую Украину с её кредо «пан или пропал». Когда-то мои предки — простодушные «східняки» — перешли Батыю дорогу к Европе, не думая, насколько это целесообразно. Принципиальные украинцы спасли европейцев ценой собственной жизни, свободы и своего места в Европе, наконец. А хитроватый галичанин Данило согнулся перед Батыем и выстроил государство, от которого произошла современная Украина. В конце концов, не обязательно углубляться в века. Поэт Стус ценой собственной жизни доказал непокорённость несуществующей нации, а в то же время известный поэт ценой лизоблюдства способствовал формированию этой нации.

Имена собственные в данном контексте — не самоцель. Это, скорее, поучительный пример для тех, кто ощущает только гордость или самодовольство от принадлежности к украинскому народу.

Господь тяжко покарал — велел родиться украинцем в Украине. Эта мысль не нова. Подобное писали Пантелеймон Кулиш и Иван Франко. Я не пытаюсь сравняться с ними. Мы все и без того в одном ряду. Быть украинцем — это епитимья, мучение. Любить мучение — значит быть мазохистом. В нашем краю нет недостатка в этом диве — от банальных проявлений онанизма в пении патриотических песен за рюмкой до более изысканных форм массового маразма, вот как возрождение казачества (хорошо хоть немцев-тевтонов не возрождают).

Синдром мазохизма распостранился повсеместно: от дедушек в кафтанах — сечевых стрельцов на улицах Львова — до жителей Новограда-Волынского, где в кафе водку можно закусить только творожниками и ничем другим.

Можно быть счастливым, тяжело мучаясь. Такими счастливцами, кажется, были первые христиане. Хотя сравнительно с сомнениями и страданиями самого Христа их одержимость выглядит весьма украинской. Моральный императив «пан или пропал» придумали ещё наши предки — только для того, чтобы закамуфлировать неминуемое последствие коллизий украинского бытия — конечно же, «пропал». А перспектива стать «паном» — утешение наподобие царства небесного, в которое все верят, но мало кто надеется увидеть.

Наконец, о какой Украине можно говорить в конце XX столетия? Естественные условия и окружающая среда после всех экспериментов изменились настолько, что сравнивать их даже с недалёким прошлым рискованно. Материальное производство, этика отношений, система верований претерпели кардинальные изменения. Украинский генотип после всех этноцидов, с Чернобылем вместе, изменился, наверное, и на молекулярном уровне. На смену традиционной крестьянской этнической общности приходит модернистское урбанистическое политическое единство. «Вишнёвых садочков» осталось маловато, майских жуков нет вообще, чуб оселедцем уже давно не является признаком принадлежности к определённой социальной касте, «чернобровые» любятся с «москалями», с турком воевать не надо.

Сегодняшняя Украина похожа на бывшую, лелеемую воображением, приблизительно так же, как сегодняшняя Франция — на королевство какого-нибудь из Людовиков. Любят ли французы Францию — я сомневаюсь, особенно желтокожие или чернокожие выходцы из бывших колоний. Интересно, возросло бы их национальное самосознание от публичного ношения кем-то мушкетёрских мундиров или уличных песнопений о Тристане и Изольде?

Любить мифическую Украину легко в состоянии юношеского максимализма. Стóит же статус одержимого героя между делом изменить на статус обычного хлебопашца, как изменится шкала ценностей. Любовь к абстрактной страждущей Украине уступает место привязанности (а может и любви) к конкретному ландшафту, городу, квартире, детям, кулинарным изделиям, сигаретам, соседям, приятелям, автомобилям и т.п. Не случайно именно хлебопашцы всегда строили государство, оставляя героям возможность гибнуть в ходе его строительства.

Не мной сказано, что в одну реку войти дважды трудновато. Можно, конечно, попробовать возродить кобзарскую традицию, но тогда выпускникам консерватории надо выкалывать глаза. Оно, конечно, несложно, вот только нужно ли? Можно вспомнить традиции Ивана Гонты и резать «ляхов» («жидву», «москалей») ради построения Украинского государства. Вот только как быть с тем фактом, что те самые «ляхи» («жидва», «москали») являются гражданами уже существующего государства?

Если сегодня кто-то вопит «Украина для украинцев», то ему нужно бы уточнить — для политических украинцев. Потому что этнических украинцев осталось, наверное, человек сорок, учитывая все кровосмешения со времён половецких.

Если отстаивать идею этнической Украины, то надо прежде всего отказаться от колонизированных украинцами Донбасса, Крыма, южных степей, Слобожанщины, части Буковины, а о Кубани и Зеленом Клине нужно вообще забыть. Почему-то никто из бескомпромиссных апологетов формирования нации и государства на этническом принципе подобные мысли не высказывает. Опасаясь, наверное, за своё реноме правоверного националиста.

Между тем, и национализм — как средство обрести национальное государство — после декабря 1991 года нуждается в переосмыслении. Сегодня время не борьбы за государство как таковое, а его защиты — политической, военной, экономической, культурной, социальной, экологической. Защиты не только от России, но и от Запада. Защиты как укрепления, развития, обогащения. Должно говорить не о вынужденной агрессивности порабощённой нации, а об органической агрессивности нации государственной. Не о национализме, а о чём-то ближе к шовинизму. Украинская культура и духовность, украинское интеллектуальное и материальное богатство должны вмешаться в устойчивую иерархию мировых авторитетов.

Ребятки, которые провозглашают «Украину для украинцев», напоминают мне дедушек на дискотеке. Люди с молодой кровью мыслят иначе — «Мир для Украины». «Сравняемся с вами, ребята», — думаю я, глядя на американцев или немцев. Достаточно уже маргинальной, быковатой, узколобой Украины. Я люблю иную.

Написано в 1993 году для газети «Поступ».
Оригинал: Iсторична правда
Перевод: Зураб Аласания, MediaPort™