Леонид Парфенов: «Информация должна быть бизнесом»
Вокруг одной из самых рейтинговых информационных программ российского телевидения – программы Леонида Парфенова «Намедни» разгорается скандал. Как известно, из последнего выпуска «Намедни» распоряжением заместителя гендиректора канала НТВ Александра Герасимова было изъято интервью с вдовой Зелимхана Яндарбиева. О проблемах программы «Намедни» и информационного вещания вообще Леонид Парфенов рассказал в интервью с обозревателем «Известий» Николаем Александровым.
– С вашей точки зрения, снятие с эфира интервью с Яндарбиевой – это случайность или нет?
– Да мне в общем-то все равно. Я все равно живу случаем. У нас очень конкретная профессия. Вот проходит судебный процесс об убийстве, очень значимый. Проходит практически в информационном вакууме. Посылается туда группа. Какими могут быть герои интервью? Либо обвиняемые в убийстве, либо вдова убитого. Обвиняемых в убийстве снять нельзя. Снимается интервью с вдовой убитого. Вдова убитого никогда не давала интервью и не дает сейчас. Ее уговаривают. Интервью снимается. Если после говорится, что это нельзя выдавать в эфир, – значит, не журналистикой мы занимаемся. Я с этим согласиться не могу. Все.
– Как вы относитесь к аргументам тех, кто согласен с решением снять интервью с эфира: идет судебный процесс, интервью может навредить обвиняемым, повлиять на решение?
– Ну, во-первых, не надо нас учить родину любить. Я 25 лет профессионально работаю журналистом, 25 лет я слышу: «Не время, брат, не время…» Во-вторых, надо наконец понять: информация самоценна. Она не бывает вредной, полезной, бесполезной. И при всем уважении к нашему труду не думаю, что в Катаре принимают решения, отслеживая выпуски «Намедни». Речь идет об информации. Какой у Яндарбиевых был статус? Ведь они были гости эмира. До этого на требования России о выдаче Катар даже не отвечал. Была информация, что эмир Катара Яндарбиеву дал 35 миллионов на «чеченское сепаратистское сопротивление», как это принято у них называть. Мне кажется, это важно знать.
– Информационное поле достаточно широко. Выбор информации уже значим. Какие здесь существуют приоритеты? Нельзя ведь транслировать всю информационную ленту.
– Это наша профессия – отбирать то, что людям важно и интересно сегодня услышать. Информация должна быть бизнесом. Вот и все. Обратите внимание: ведь в России, в отличие от Запада, в выпусках новостей нет рекламы. То есть это эфирное событие не является информационным продуктом, на котором собираются зарабатывать. Это такая доставка чистой правды населению на дом. Я этого не понимаю. Единственный способ существования новостей – рынок.
– Но ведь совсем недавно был скандал с фотографиями издевательств американских солдат над иракскими заключенными. Американская администрация запретила фотографии публиковать.
– Не запретила, а не дала. Есть разница. И это те фотографии, которые попали в руки американской администрации, но она ничего не могла запретить CBS, с программы которой «60 минут» начался этот скандал. Ладно, CBS. Но когда после скандала было закрытое расследование Пентагона, то этот закрытый доклад на своем сайте вывесила Fox-news, которая считается гораздо более патриотичной телекомпанией. Более того, Министерство обороны США додумалось издать приказ, запрещающий военнослужащим США заходить на сайт Fox-news. Но я не помню каких-то санкций в отношении Fox-news.
– Хорошо, если не доставка правды на дом, то какая альтернатива?
Просто бизнес, вот и все. Ведь он же существует у нас в печатных СМИ. Они соревнуются друг с другом внутри ниши, в соседних нишах. Посмотрите, какое обилие тинэйджерских журналов, как они по-разному учитывают интересы этой публики. Там же никому не приходит в голову регулировать, говорить: «Позвольте, как вы пишете об эротике? Вы не те рок-группы продвигаете». Ещё двадцать лет назад нам ЦК ВЛКСМ объяснял, про какие группы надо, а про какие не надо писать. И «Автограф» считался благонадежным, «Машина времени» – так себе. А вот, например, за «Аквариум» я дважды получал очень серьезные взыскания.
– Иными словами, существует целевая аудитория, которая потребляет определенный информационный продукт.
Вы посмотрите рейтинги 18-45, то есть аудитории от 18 лет до 45. Новая Россия новости на федеральных каналах уже перестает смотреть совсем. Новости обслуживают ту часть населения, которую можно назвать как угодно: старшим возрастом, традиционной аудиторией, и даже обидно – социальными аутсайдерами, и т.д. Дело в том, что это еще и, политически самый активный электорат. Больше всего у нас голосуют пенсионеры, и самой большой частью аудитории наших новостей является аудитория 55+. В новую Россию, – ее можно даже назвать путинской Россией, – эти новости не попадают. Более того, наши новости способны – это сегодня, когда в стране 15 миллионов пользователей интернета – наши теленовости способны на часы задерживать информацию о пожаре Манежа или об убийстве Кадырова! На часы! И можно, видимо, не думать при этом, как выглядеть в глазах аудитории, как дальше с ней вести диалог. Молодёжь не смотрит новостей – либо смотрит СТС, либо интернет. Бизнес узнает новости из РБК и Блумберга и ничего больше не смотрит. Но жизнь не заканчивается 2003 и 2004 годом. Будет 2006, 2007. Более того, жизнь продолжится даже после 2008 года… Я, когда был ответственным работником областного телевидения, на подобные свои речи однажды получил ответ. И вот тогда, – я это очень хорошо помню, – в 1984 году окончательно понял, что советской власти каюк. Мне сказали: «Скучно или нескучно для пропаганды не критерий»
– С вашей точки зрения, как и куда может развиваться информационное телевидение? И развивается ли сейчас оно вообще?
Понимаете, какая штука. Вот было НТВ, которое в 90-е годы сформировало новый тип телеинформации в России. Сейчас у нас такой пост энтэвэшный период. Какие-то энтэвэшники работают на РТР, какие-то на НТВ. Ничего нового так и не наступило, никакого прорыва не произошло. А жизнь-то уже другая, новая. И если посмотреть на смежные сегменты рынка – на печатный рынок, на рынок иллюстрированных изданий – можно увидеть, как он усложняется и утончается. А телеинформация осталась прежней. Притом, что за это время на ТВ развивалось все то, что тезисом «скучно или нескучно для пропаганды не критерий» – не регулируется. Сформировалась отечественная школа телесериалов. В развлекательных программах нам уже нет преград ни в море, ни на суше, мы снимаем шоу в Аргентине или на необитаемом острове. А в информации… Репортаж – качественный, большой – мы уже выносим в отдельную рубрику. Мы уже не можем рассказать историю. Если посмотреть наши выпуски новостей профессиональным взглядом, то протокол плюс новости, про которые нельзя не сказать плюс чья-то раскрутка, политическая или коммерческая или, наоборот, чье-то «гасилово, душилово» (как сейчас происходит с Абрамовичем, а совсем недавно было с Аяцковым) – всё это составляет, ну, я думаю, процентов 80. А огромные куски жизни просто проходят мимо. Или появляются лишь из-за информационного повода: у нас рассказывают, что Грозный в руинах, потому что в Грозный поехал Греф.
– А есть ли отдельная судьба у НТВ в общем информационном поле телевидения?
– Когда заканчивался период того старого НТВ, бодро очень говорилось, что государственное присутствие на общенациональном телевидении избыточно. Назывались разные сроки – они все давно уже миновали – когда НТВ будет продано, будет даже иностранный инвестор, скажем, 25 процентов плюс одна акция. Но этого так и не произошло. Один видный государственный деятель совсем недавно мне сказал: «Но мы-то считаем, что НТВ как бы частный канал». Я просто вскричал: «Ой, покажите мне этого частника! Я хочу посмотреть в глаза хозяину и спросить: какой мы канал собираемся делать? Просто ещё один Первый? По принципу: если у нас получше сериалы, то у нас получше дела, если у нас похуже сериалы, то у нас похуже дела? Или будет третий путь?
– А почему, с вашей точки зрения, государство – хотя ваш начальник отрицает, что он отдал распоряжение о снятии с эфира интервью Яндарбиевой по требованию властей – почему государство боится упустить «приводные ремни» информационного поля?
– Традиция, конечно, была положена в 1996 году. И стало ясно, что в политике в России нужно все делать через телевидение. Мне, в конце концов, неважно, почему так происходит. Я просто понимаю, что это изжило себя. Вся та вакханалия по надуванию «Родины», которая была осенью 2003 года – за нее цивилизованной стране должно быть всей стыдно. За то, что а)- такое возможно; б) – что за «такое» держат аудиторию, в) – что все делают вид, будто это всерьез и что «это» является политикой. Но и это не все. Потому что прошло буквально несколько месяцев и когда замаячил грозный признак того, что Глазьев может оказаться вторым на президентских выборах, а, значит, в 2008 году стать проблемой и предъявлять какие-то особые претензии -началось дикое «сдувание» Глазьева. Чрезмерно «надули» – теперь надо «сдуть». И это делалось ровно с тем же бесстыдством.
– Как вы относитесь к высказыванию обозревателя первого канала Михаила Леонтьева, что Парфенов сделал резкий жест в отношении властей, и власти вполне могли снять интервью с эфира?
– Никак. Мнения могут быть любые. Лишь бы они не превращались в указы. А то приходит начальник, говорит перед всей командой «Намедни», что по-журналистски мы полностью правы. Но так же нельзя. Понимаете, я по-журналистски прав, но есть еще какая-то другая правота, которую я должен соблюдать. А как я после этого могу потом посылать людей в командировку и говорить: «Знаешь, ты сделай эксклюзив, но не настолько, чтобы мы потом отказались. Старайся. Но старайся все-таки на «четыре», потому что если постараешься на «пять», придется выкинуть». Это абсолютная чушь. Давайте заниматься профессией. У нас опять огромное количество людей, которые гордятся общественным строем. Самая простая профессия – говорить, что ты за Россию в ответе. Любимое выражение старшины в армии: «Я тебя научу Родину любить».
– С другой стороны журналистика всегда держалась скандалом и скандальностью…
– Терминологически не согласен. Новость – когда это абсолютная новизна – обычно поражает. Новость для людей часто состоит в том, что они не знают, что такое в жизни есть. Вот Андрей Лошак как репортёр: то с лимоновцами, или с забастовочным комитетом, или с умственно отсталыми в деревне, которую норвежцы содержат, или с антиглобалистами. Он с ними пробудет неделю, а ему нужно вместить в восемь-десять минут, чтобы и мы там как бы побывали. Но люди такого, может, сроду не видали, а им это ещё и в виде экстракта приходит. Я ничего плохого в понятии скандал не вижу. Потому что мир живет все ярче и ярче год от года. Градус жизни все время подкручивается. И телевидение с гораздо большей энергетикой сегодня берёт зрителя за лацканы и говорит: «Сиди, слушай». К счастью или к несчастью, все чаще новизна сегодняшней жизни описывается тем, что в старом словаре называлось «скандальностью».
– С вашей точки зрения, новость должна быть обязательно экспрессивна – визуально, содержательно?
– Упомянутый Лошак или Пивоваров, Лобков, Такменев – наши ведущие репортёры – не могу сказать, что большинство их репортажей – заведомо экспрессивные по теме. Но они умеют рассказать историю. Ведь это же самое главное для репортера. И, кстати, то, что исповедуют те американские «60 минут». Вот в городе Парма обанкротился концерн «Пармалат» – оказалось, афера на миллиарды. Один бухгалтер, не выдержав позора, бросился с моста. Церковная община собралась – как верить после краха градообразующего предприятия? Или: люди убеждены, что только их любовь может вытащить близкого человека из комы. И даже бывает – спасают больного. Это наши репортажи из третьего блока – у нас ведь две рекламы внутри выпуска и одна – снаружи. И важно, чтобы на третий блок зритель вернулся. Бывают, конечно, темы изначально заманчивые. Но чаще всего – про то, что в XXI веке живы вера, надежда, любовь. А как делать – это вопрос профессии: понимать – нужно или нет, «держит» или нет, будут или не будут смотреть.
– Новостник, который делает новости, думает не только об обывателе, но волей-неволей принимает во внимание «профессиональных» потребителей новостей. Потому что отсутствие, скажем, на первом плане какой-то новости, или присутствие ее – тоже знак. Это политтехнология.
– Да, существует традиция: все смотрят, где стоит новость, как она стоит и значит – как будет истолкована. Ведь по новостному канону, если в этот день глава государства что-то делал, то выпуск новостей должен начаться с него. Даже, если весь остальной мир провалился в тартарары, то сначала – как Путин принял Зурабова. Русская журналистика этот цивилизационный виток прошла 5 января 1844 года. Тогда «Санкт-Петербургские ведомости» – а это был главный официоз – это «Российская газета» и все наши новости вместе взятые – поместили манифест Николая I ниже, чем сообщение об изобретении Самюэлем Морзе телеграфа. Этот – первый случай – произошёл при Николае Палкине, при котором все ходили в мундирах! Одним бы глазком увидеть ту их редакционную «летучку», которая на это решилась.
– Как вы чувствуете себя в создавшейся ситуации?
– Да никак. Как говорится, давно живу, успел присмотреться. Ровно в этом здании сидел на шестом этаже мой учитель Александр Евгеньевич Бовин, который всегда говорил: «Лучшая позиция – в какую сам веришь. Потому что иначе забудешь, кому чего наврал».