Как я спорил с отцом об СССР

Мой отец всегда считал себя советским человеком. Он не читал «Капитал», не был ярым приверженцем коммунистических идей, не знал дат всех съездов, необходимость изучать эти даты его даже бесила. Скорее, он был из тех советских людей, которые: «эх, такую страну развалили» и «тогда ты знал, что ты сможешь работу найти». Единственным визуальным атрибутом его советскости была обложка паспорта — твёрдая, тёмно-красная, с немного загнутыми углами и гербом СССР.

В нашей семье все очень громкие, папа — не исключение. На каждом семейном или дружеском застолье споры проходят, мягко говоря, на повышенных тонах. Вчера папа спорил с другом о Саакашвили, сегодня он спорит с дедушкой об украинской политике, и всегда этот спор слышен в каждой комнате. Обычно крик стоит около полутора часов, пока все не устанут и не разойдутся, не сменят тему или не захмелеют. Спор — это хорошо, это означает, что сторонам не всё равно.

Я слышал много таких споров и в детстве, став постарше, я много спорил сам, уже находясь по разные стороны баррикад с отцом. Я знаю, как выглядит спор об СССР. Сначала речь заходит о том, как же там было классно, навстречу звучит контраргумент о советских преступлениях против своего же народа. В ответ слышен вопль: «А что, сейчас лучше?!», и в ход идут аргументы про дорогую «коммуналку» и уровень безработицы. Участники дискуссии ставят на чаши весов жизни людей и высокие цены на услуги. Понимаете, да? Где-то к этому моменту стороны упираются в различие ценностей, а в этом случае продолжить дискуссию нет смысла.

И как бы долго и аргументированно не длился спор, в конце никто никогда не скажет «да, старик, ты прав, я отказываюсь от своих взглядов».

Я давно сделал вывод — любой спор о Советском Союзе упирается в ценности. Чаще всего это будет конфликт в выборе приоритета между материальными и духовными благами. Если очень упрощать, то кому-то в краденной квартире нормально жить, а кому-то не очень.

Выходит, спорить не стоит, потому что всё упрётся в ценности? Уверен, не отстаивать собственные убеждения нельзя. Поэтому я продолжал спорить.

В какой-то момент папе стало неловко ассоциировать себя с СССР. Ему хотелось быть частью страны, которая столько всего построила и возвела, столько всего освободила и стольким помогла. Но с каждым годом проявляется все больше тёмных пятен в «политике партии». И папа стал немного менять тон спора.

Он понимал, что в этой стране он кричит за столом, а в той шептал бы на кухне. И что в этой стране на красную обложку паспорта только очень криво посмотрят, а в той за паспорт с трезубцем он получил бы срок.

К папе приходили сомнения, он искал. Искал мнения, документы, статистику.

Шаг за шагом он открывал и переосмысливал для себя Расстрелянное возрождение, Голодомор 1932-33, пакт Молотова-Риббентропа, советско-финскую войну, заградотряды, «Смерш», преследование интеллигенции после войны, бесконечные ссылки и каторги за преступления, которые не имеют ничего общего со здравым смыслом.

Зерно, которое в нём посеяли наши дискуссии, пустило корни и проросло. Проросло благодаря спорам о Евромайдане, о так называемой «ДНР», России, Европе и США, благодаря книгам, которые ему попадались, сайтам, которые я ему показал.

Он изменил мнение не благодаря лозунгам и пропаганде. Он думал, захотел разобраться. А человека, который хочет думать и разбираться, невозможно обмануть.

Сегодня папа снял с паспорта тёмно-красную обложку, с немного загнутыми углами. Кажется, у нас дома завершилась локальная, но совершенно осознанная декоммунизация.

Фото на главной странице: демонтаж памятника Ленину в Запорожье, весна 2016. Автор фото: Павел Пахоменко