Эвакуация из оккупации

Из помещения с бирюзовыми стенами виден купол часовни, бликует на солнце. За окном — кораблик с украинским флагом вместо паруса. 

Качановская исправительная колония, ставшая знаменитой после этапирования Юлии Тимошенко, не заполнена даже наполовину. В исправительном учреждении, рассчитанном примерно на тысячу человек, сейчас содержится не больше 350-ти осуждённых. Влияние «закона Савченко» заметно.

Здесь строго, то есть как и должно быть по внутреннему распорядку. На глупые вопросы вроде «А почему заключённые всегда встают, когда мы заходим, даже в коридоре; а обязательно…?», пенитенциарщики отвечают с улыбкой: «Ребята, это колония».

В Качановке говорят: здесь принято доверять.

«По рассказам, практически у всех преступления совершены в рамках самообороны. Мы привыкли верить людям, но в документах как таковой самообороны нет, номер статьи совсем другой», — заместитель начальника колонии по социальной и психологической работе Ирина Евреинова называет осуждённых «наши девочки».  

Сотрудники исправительного учреждения показывают зимний сад, где фотографируются после свадеб, пахнущую свежими пирожками столовую, чистые до блеска корпуса со всеми удобствами и даже элементами декора — настенной живописью в исполнении осуждённых.

Как «принято доверять», так же не принято обсуждать, кто и за что сюда попал. Секрета, в общем-то, нет: многие приговорены за тяжкие преступления — убийства, чаще всего — на бытовой почве.

Из деревянного ящика торчат карточки по алфавиту. На подоконнике — стопка «бестселлеров», точнее, самых читаемых книг. Наиболее популярные издания в библиотеке Качановки — про любовь. Обложка произведения о «нежной любви ростовщика-миллионера и юной аристократки» так истрепалась, что её пришлось подклеивать скотчем.

Картотекой заведует 66-летняя Валентина Курдицкая, одна из самых старших осуждённых Качановки. Одногодок в колонии она ласково называет отрядом бабушек. Из 16 тысяч 970 книг (цифру библиотекарь называет чётко, «на автомате») у неё есть свои настольные. Предпочтение отдаёт авантюрным романам и похождениям сыщиков: «Больше люблю детективы, как и не смешно это звучит в таком месте».

Валентина родом из Молодогвардейска Луганской области: «Шахтёрский городок. Все мужчины на шахтах. Больше ничего там нет». Отбывает наказание уже четыре года. Зимой 2014-го вместе с 170 осуждёнными Валентину эвакуировали из Червонопартизанской женской колонии: сначала в местное СИЗО, потом в Харьков. От исправительного учреждения в Червонопартизанске, на границе с Россией, остались развалины.

«Страшно было. Это не фильм посмотреть, а на себе испытано. В закрытом помещении при обстрелах очень страшно. Мы ничего не понимали, стреляют слева, стреляют справа. Знаете, мы от испуга перестали бояться. Потом нас вывезли. Три с половиной месяца были в СИЗО, дальше — «зелёный коридор» на автобусах, с сопровождением…» — рассказывает Валентина.   

Эвакуацию всего исправительного учреждения тогдашнее руководство Государственной пенитенциарной службы назовёт первой подобной операцией в истории независимой Украины и сравнит: «в последний раз такое происходило разве что во времена Второй мировой войны».

«Приехали вообще без ничего. Всё побросали — вещи, сумки, там времени не было. После эвакуации там всё разбомбили. Поначалу, когда приехали сюда, было немного страшно. Самолёт пролетит, кажется, будто мы там ещё. Теперь привыкли», — продолжает Валентина.

За это время с неподконтрольной Украине территории её муж приезжал только раз. Дорога «была длинная и тяжёлая». С тех пор не ездит.

«Там сейчас военная комендатура. Ничего не работает, ни суды, ничего. Говорят, пока тихо, а что будет дальше, не знаю», — о новой «власти» женщина знает по рассказам и удивляется, как это могло произойти.

«Это странно, что такое началось. Были ли проблемы с языком? Нет. Я и украинским владею, даже могу писать, для меня не проблема. Училась нормально, закончила 10 классов, на «швейку» работать пошла. Здесь шить не могу, зрение не то. Книги люблю и по возрасту устраивает. Всё равно для чтения времени маловатенько», — успеется, Валентине до конца срока ещё два года.  

Она планирует вернуться домой: «Это молодые могут планировать, переезжать, а мне, куда уже…».

По статистике Качановской колонии, большинство освобождённых на оккупированные территории не возвращаются, стремятся найти жильё в Харькове. 

В сентябре украинские волонтёрские организации сообщали, что заключённым из Луганской и Донецкой областей, в том числе освободившимся, трудно восстановить утерянные документы. Длительный срок восстановления, отсутствие временного жилья и денег может подтолкнуть бывших заключённых к совершению новых преступлений, высказывали опасения общественники.

«Большинство из них не имеют связей с близкими, родственниками и не имеют возможности предоставить в территориальные подразделения Государственной миграционной службы Украины других документов, кроме справки об освобождении, а в отдельных случаях даже её нет. Как показывает практика, самостоятельно восстановить утерянные документы они не имеют возможности», — говорилось в сентябрьском отчёте общественных организаций, занимающихся вопросами ВПЛ.

Осуждённые без документов или только с их копиями были и в Качановке. Замначальника колонии рассказывает, что сотрудники службы стараются помочь и сейчас этот процесс налажен.

«Миграционная служба создала общеукраинскую базу данных. Мы можем восстановить паспорт даже на основании ксерокопии паспорта и кода. Раньше нужно было собирать пакет документов, сейчас достаточно ксерокопий», — утверждает Ирина Евреинова.

Эвакуированным из Луганской области пожилым осуждённым в Харькове переоформили пенсии. Валентина Курдицкая довольна: распоряжается выплатами по своему усмотрению — покупает товары в магазине при колонии.  

По словам сотрудников исправительного учреждения, конфликтов и наказаний здесь давно не было, осуждённые стремятся освободиться досрочно. 

«Наказания могут быть за несоблюдение правил внутреннего распорядка, нетактичное отношение к администрации, ссоры между собой. У нас каждая девочка хочет освободиться пораньше. Есть участок социальной реабилитации, куда попадают за достойное поведение, добросовестное отношение к труду. Там можно свободно передвигаться, носить гражданскую форму одежды, не нужен нагрудный знак, разрешены разговоры по мобильным телефонам (осуждённые имеют право разговаривать по мобильному в дежурной части — ред.), к ним могут приезжать на длительные свидания раз в месяц, а краткие свидания — ежедневно. С участка соцреабилитации проще показать своё исправление и уйти условно-досрочно домой…», — объясняет Ирина Евреинова.  

Из 171 эвакуированной из Червонопартизанской колонии на свободу вышли около ста человек. 

На воле

«Приезжайте лучше до пенсии, как будут им выплаты, вы не пообщаетесь», — сотрудники Волчанского специального дома-интерната для бывших заключённых предупреждают заранее: их подопечные — люди сложные. 

Коммунальное учреждение для мужчин, которые были за решёткой (и не один раз), — единственное во всей Украине. Сейчас здесь 125 человек. «Контингент» — люди с инвалидностью, без дома, одинокие или не нужные родственникам. 79 из них — судимые: 33 подопечных «сидели» один раз, до пяти судимостей у 38 человек, от 6 до 8-ми судимостей — у восьми подопечных. Некоторые попали сюда из других интернатов — за плохое поведение. 

«Два жилых корпуса, админздания, медпункт, кухня-столовая, прачечная, котельная, гаражи. В комнатах: по одному, по 2-3 человека. Согласно законодательству, 75% пенсии остаётся на счету интерната, 25% — на руках. Если человек получает соцпомощь, тогда 20% на руках, 80% — на счету интерната. То есть они частично сами оплачивают своё пребывание здесь. Если родственников нет или они не изъявляют желания забрать, то человек остаётся здесь на всю жизнь. Бывает, что родственники забирают, но это очень-очень редко», — рассказывает заместитель директора специнтерната Евгений Кононов. 

В феврале 2015 года в Волчанский специнтернат срочно перевезли группу подопечных психоневрологического интерната из Попасной Луганской области. Евгений Кононов вспоминает, как это было. 

«Темнота, часов в 11 вечера в автобусе их привезли, они были легко одетые, а это февраль, без памперсов, мокрые, небритые, голодные, среди ночи… Всех быстренько накормили, покупали, врачей повызывали. Из-за боевых действий они были изолированы, толком не было ни питания, ни света, ни воды», — объясняет замдиректора учреждения. 

Сейчас в Волчанском специнтернате 19 переселенцев из Донецкой и Луганской областей. Саша, житель Попасной, отрывочно пытается объяснить:

«У нас там были обстрелы. Снаряды падали, пролетали мимо, стреляли. На двух автобусах нас привезли. Жилья у меня не было. Родственники? Сестра. Общаемся, созваниваемся. Может быть, как закончатся там окончательно боевые действия, можно будет вернуться. В город ходим, в магазин, на рынок. Приняли хорошо».

Специнтернат относится к учреждениям общего типа, но здесь действуют ограничения: выход в город — только по заявлению, строго с 9.00 до 13.00. 

«Если не возвращается к часу, начинаем искать. Бывали такие случаи, что выходят и не возвращаются. Недавно одного два месяца не было, нашли в Харькове под церковью на Холодной горе. Голодный, небритый…», — рассказывает Евгений Кононов. 

За подопечными ухаживают круглосуточно: моют, кормят, лечат. Из развлечений: спортзал, книги, игры, телевизор. 

«У теплі, обстірані, як царі живуть!» — шутя, кричит кто-то из пищеблока. 

Для людей, которые могли остаться на улице, четырёхразовое питание и правда важно. 

«Поначалу было страшновато работать. Знаете, у каждого вырабатывается иммунитет, мы же не кричим, мы не обижаем их. Мы понимаем, что каждому нужно внимание — выслушать, подсказать, помочь физически. Есть давно вышедшие из тюрьмы, есть такие, кто, будучи в интернате, повздорили между собой, кого-то «подрезали», поконфликтовали и уже тут заработали срок. Это единичные случаи, но они есть. Понятий у них уже давно нет. Мы, если что-то услышали, запоминаем для себя. Вот воровство среди своих для них очень наказуемо. Чтобы «крыс», как они называют, не было», — рассказывает соцработник Елена Клименко. 

Тюремные привычки никуда не делись. Периодически у экс-заключённых изымают самодельные кипятильники — скрученные из батареек или лезвий. 

 

У одного из умерших подопечных нашли трость. «Ничего за ним не замечали. А вот палка, вроде бы обычная, смотрите, что здесь внутри», — Елена достаёт из рукоятки нож.

   

«Из-за выпивки возникают конфликты. Как пенсия — выпьют, между собой кто-то что-то не так сказал, начинается. Если не успокаиваются, вызываем полицию», — говорит соцработник. 

«В Харькове учился, робыв, пока ноги были. Выпивал», — Анатолий Нечепуренко говорит охрипшим голосом, можно сказать, рычит.

Бывший крановщик уже 12 лет живёт в Волчанском специнтернате. Местный, в интернате застал переименование родного села. Когда летом его на каникулы забирал брат, ехал не в Революционное, а Бугаёвку. «Копыток» — его прозвище, хотя ему ближе термин «погремуха». 

«В деревне без Копытка не обходится, с детства играет на гармошке. Свадьбы-похороны, всё равно нальют. Вот так шёл через лес, упал, проснулся, отморозил… Ампутировали пальцы на одной ноге и на другой — полноги нет, теперь протез. Ну, Копыток и так танцевать умие. А голос, да, пропыв», — Анатолий садится за фортепиано в столовой и наигрывает «В траве сидел кузнечик». 

— А бросить пить пытались? 

«Бросал, на пару месяцев… Сейчас уже ни к чему, девяносто пятый год», — «Копытку» на самом деле нет шестидесяти. 

Он трижды судим. Первый раз — ещё в 1985-м за хулиганство. Последний раз освободился в 2004 году. 

— Жалеете?

«Уже не вэрнэш», — улыбается Анатолий, продолжая подбирать «до-ре-ми». 

— Вы не вставайте, будьте за инструментом, я так поспрашиваю вас.

«Чекушку — и можете до вечера спрашивать». 

На учёте у нарколога — 87 подопечных интерната. «Все пьют, — спокойно говорит медик Лидия Удовиченко, накидывая парадный белый халат. — Мы проводим и профилактические беседы, и лекции. Ну вы же понимаете, что такое алкоголизм. Пока сам не захочет, ничего не будет. Каждый подопечный имеет ряд хронических заболеваний. И гастриты, и туберкулёз, и ВИЧ. Нарушение психики — зажигаются, как спички».

Соцработник Елена поддерживает разговор: «Отчего же буянить, кормим хорошо. В тепле, в добре. И булки, ватрушки, всё, что хочешь». 

«Самогону нема…», — перебивает Толик.

В этот день он всё-таки соберётся в город, к знакомой бабушке: «Пиду за попку вщипну».

А библиотекарь Валентина к субботе соберёт в сумку книжки и отнесёт заказы в сектор для пожизненных осуждённых: «Там одна девочка очень любит стихи».