Донецк: огни больного города
Почти пять месяцев Донецк живёт войной. Постоянные взрывы, свист снарядов, вооружённые люди, танки на улицах — это реальность для местных жителей. Дончане уже ничему не удивляются. Обустраивая свои бомбоубежища, они продолжают жить. Но думают ли они о том, что их ждёт дальше? Почему именно с ними произошло то, что произошло? Пройдёт время, и молодёжь Донецка будет отвечать за действия старших.
Взрывы — люди идут по рынку. Громыхает — ребёнок играет в песочнице. Сегодня снова убило кого-то из местных жителей — в центре Донецка работают театры и кино. Мне приходит SMS: открывается новый магазин одежды на Университетской. Зовут на показ коллекции верхней одежды. Если в августе дончане надеялись, что война закончится, то сейчас разуверились и начали приспоспабливаться.
В центре есть вода, свет и газ. Иногда пропадает мобильная связь. На окраинах жить намного сложнее.
16-летняя Аня каждое утро ходит в школу под звуки, доносящиеся со стороны донецкого аэропорта. В школе из-за сильной бомбёжки периодически сидит в подвале. С гордостью говорит мне, что уже научилась определять, кто и куда стреляет.
Аня учится в 11 классе, любит Ремарка и Достоевского, с одноклассниками о политике и военных действиях старается не говорить — надоело. Мама работает бухгалтером, папа — юрист. Вот так, всей семьей они ходили на выборы: юрист, бухгалтер и школьница. Потому что в «ДНР» голосовать можно даже в 16.
Девушка считает себя украинкой, но хочет жить в «ДНР». Мол, уж лучше там, чем в «государстве, которое развязало гражданскую войну» в Донецкой и Луганской областях.
«Инфраструктура будет восстанавливаться за счет инвестиций из России! Потом заработают промышленные предприятия, и за счёт этого будут неплохие поступления в бюджет», — уверенно рассуждает школьница.
Рынки в Донецке работают до полудня. Ассортимент небольшой. В супермаркетах — чуть лучше, но цены высокие. Поставок медикаментов практически нет. Особые трудности с доставкой рецептурных препаратов. Это, например, лекарства для онкобольных. Больницы забиты ранеными, условия для лечения более чем плохие.
«Я насмотрелся на зверства украинской армии, с какой ненавистью они истребляют не нас, ополченцев, а мирных людей, и мне стало понятно, что никакой единой страны больше быть не может. Поэтому борюсь за Донецкую Республику», — рассказывает мне «ополченец» Никита, он сейчас воюет недалеко от Донецка.
Стройный парень с идеальной осанкой, Никита 12 лет профессионально занимался бальными танцами. В этом году окончил Донецкий медицинский университет. В «ополчение» пошёл в мае. Сразу после событий в Одессе, «когда живьем сожгли людей, а потом над этим потешались». Военному делу научили уже на месте.
Он видел смерть, потерю друзей и убивал сам. Когда только пришёл в ряды «ДНР», участвовал в боях под Славянском, в Семёновке. Летом — под Донецком сражался за Саур-Могилу, потом — в районе Снежного, Миусинска.
«Ничего к врагу не испытываю. Стреляю только в того, кто стреляет в меня. Бывает, ночью через прицел смотрю, а с украинской стороны кто-то поле перебегает. Перебежал — и храни тебя Бог, стрелять в него не стану. Его тоже кто-то любит, ждёт, когда вернётся», — сдержанно и устало рассказывает он.
Дома Никиту ждут родители и сестра. А свою девушку он встретил в «ополчении». Они познакомились, когда её перевели в их подразделение. «Тут она наравне с мужчинами, она умеет обращаться со многими видами оружия, даже танк уже научилась водить», — парень говорит это с гордостью и нежностью.
«Украина своими действиями против своих же граждан убила во мне украинца! Теперь я — русский. Но не путай слово «русский» и «россиянин». Чтобы быть русским, не обязательно нужно иметь гражданство России», — так сегодня себя идентифицирует Никита.
О том, что Россия не будет помогать «ДНР» отстраивать инфраструктуру, и что уже сейчас их «власти» должны были бы думать, где искать деньги, чтобы кормить земляков, парень не думает. Говорит то же, что и школьница Аня: «Сначала будет сложно, но Донецк справится».
Людей на улицах города стало больше. Одни вернулись от безысходности, другие никуда не уезжали. Журналист одного из спортивных новостных сайтов Саша тоже всё это время пробыл в Донецке, потому что никто бы не позаботился о его бабушке, которая не получает пенсию.
Саша уже не может уснуть, если не слышит взрывов: «Когда в городе два дня не слышно залпов, начинаешь сомневаться: всё ли с тобой в порядке. Ощущение, что когда здесь всё закончится, людям придётся заново привыкать жить в тишине». А ещё он очень злится, что залпы не попадают в такт любимой музыки и сбивают ритм.
После шести часов на улицах Донецка пусто. Транспорт тоже работает до шести, такси — до половины десятого. В день «выборов» транспорт работал дольше, а в домах включили горячую воду.
Саша не видит никакого будущего «ДНР», потому что они не смогли обеспечить выплаты пенсий и зарплат. Он не понимает, почему об этом не думают другие: «Им же тут налоги платят лишь переподчинённые предприятия. А таковых не так уж много. Плюс, в полной международной изоляции вряд ли им удастся пополнять бюджет за счёт торговых отношений. Плюс, надо понимать, что предприятия промышленные в большинстве своём тоже не работают».
Саша убеждает меня: придёт время, и все это поймут, а тогда, уверен, и в Донецке начнутся голодные бунты. Как сейчас в Торезе или Енакиево.
«Понимаешь, для меня Донецк — это как близкий человек, впавший в кому. Ты не хочешь и не имеешь морального права его бросать, но осознаешь: неизвестно, когда он придёт в себя». Саша считает себя украинцем, но знает многих, кто идентифицирует себя как «житель Донбасса».
Денис Казанский, донецкий блогер, который уехал из родного города около года назад, не видит ничего удивительного в том, что дончане почти приспособились к постоянной войне.
«Вспомним Сараево в период Югославской войны. Сараево — это город в котловине, окружённый горами. В горах стояли позиции сербской армии, которые постоянно стреляли. А люди всё равно там жили. Привыкаешь, учишься не обращать внимания на взрывы, но тогда у людей вырабатываются страхи, нервные расстройства. Иногда чувство опасности атрофируется так, что родители отправляют своих детей в школу, которая буквально в километре от аэропорта».
Сепаратисты и приверженцы «ДНР» напоминают Денису трудного подростка, который не слушается родителей и, в то же время, зависит от них и требует, чтобы давали деньги.
«Накосячил. Сам понимает. А признать это уже гордость не позволяет. Люди готовы верить в любую ерунду, которая вписывается в их понимание: что они всех кормят, что Донбасс не поставишь на колени. И тут же вопят, что хунта не платит деньги. Представляете себе, что Советский Союз возмущается, что Гитлер им не выплачивает пенсии?.. «ДНР» — это дно, они не смогут себя содержать», — эмоционально объясняет Казанский.
Профессор исторических наук и преподаватель Украинского Католического Университета Оксана Михеева прожила в Донецке 43 года, её профиль — история региона. Спрашиваю о том, о чём говорила с каждым из своих собеседников-молодых дончан: самоидентификации.
«Новую идентичность Донбасса формируют искусственно. Ахметов в своих речах использовал термин «донецкий народ», в материалах Захарченко и деятелей «Донецкой республики» уже говорят о «донецкой нации». Это единственный способ ментально оторвать дончан от Украины», — объясняет мне профессор Михеева.
Что потеряет Украина, если Донецк все-таки «справится сам», как этого хотят люди, поддерживающие «ДНР»? Потери Украины в экономическом плане, пока часть Донетчины оккупирована, чрезвычайно велики, подытоживает руководитель социологической группы «Рейтинг» Алексей Антипович. Страна, говорит он, — в преддефолтном состоянии. 16 гривен за доллар — показатель того, что украинцы стали беднее в два раза. По результатам его исследований, украинцы уже начинают мириться с потерей части Донбасса, как это было с Крымом.
«18%, а это почти каждый пятый украинец считает, что нужно отделить территории «ДНР» и «ЛНР». Эта цифра ещё в мае-июне составляла 9%. Через полгода будет еще больше, а если, к примеру, запустить кампанию на национальных каналах за отсоединение оккупированных территорий Донбасса, то получим и все 80%», — считает Алексей Антипович.
Но действительно ли отдельно взятый регион в состоянии «справиться сам»? Возможен ли Донецк без Украины? Какие могут быть экономические перспективы у «ДНР», если промышленность разрушена, а для ее восстановления нужны огромные деньги? Где брать деньги, чтобы обеспечить бабушек и дедушек пенсиями, не говоря уже о других выплатах? Об этом ни «ополченец» Никита, ни школьница Аня, ни ее родители думать не хотят — надеются на Россию, и твердят, как заклинание: «Донецк справится».
Помощи от России, на которую так рассчитывают многие жители Донецка, не будет.
Россиянка Лилия Шевцова, исследователь института Брукингса (Вашингтон), рассказала, почему: «Кремль вряд ли захочет принимать «ДНР» и «ЛНР», как Крым. Для этого нет финансовых инструментов и особого желания. Россия будет снабжать «ДНР» оружием, отсылать гуманитарные конвои, возможно, обеспечит способ выживания сепаратистов, но не население, не пенсионеров. Даже если бы Путин захотел, он бы не смог заплатить столько денег. Только на Крым пойдет 20 миллиардов долларов, а российский бюджет с запасами — это всего где-то 430 миллиардов. Для российской власти «ДНР» и «ЛНР» — это такие квазигосударственные образования, которые могут быть инструментом влияния на Украину, подрывом её целостности, своего рода Приднестровьем, который бы предотвращал вступление Украины в НАТО и ЕС и сохранял бы её в зоне неопределенности».
В какой стране завтра окажется спортивный журналист Саша, который не выбирал «ДНР», не ходил на референдум, не хотел жить в таком Донецке? Поймут ли школьница Аня и её родители, что российских инвестиций не будет, а функционеры «ДНР» не знают, откуда взять деньги на стипендию для Ани и будущие пенсии для её мамы и папы? Осознает ли Никита, что убивал украинских бойцов за мифическое государство, которое не сможет накормить его и его семью?
Сегодня уже сложно представить, как будет выглядеть спокойный Донецк и смогут ли люди, чьи сыновья, братья, отцы, матери воевали друг против друга, существовать вместе. В одном государстве.
Материал подготовлен в рамках Школы Международной Журналистики УКУ.