«Дело Бейлиса»: харьковский отголосок

«Дело Бейлиса». Эти два слова, бывшие названием громкого судебного разбирательства, которое проходило сто лет назад, стали ещё во время его проведения нарицательными. От приговора зависела судьба российского еврейства, репутация правосудия Российской империи да и самого государства. 

Почему Бейлис

В сентябрьские и октябрьские дни 1913 года внимание многих людей по всему миру было приковано к проходящему в Киеве суду над скромным еврейским служащим Менахемом Менделем Бейлисом. В курсе событий была вся Россия — и грамотная, и неграмотная, процесс обсуждали пассажиры всех трёх классов вагонов железнодорожных поездов: от крупных чиновников до тёмных крестьян. За ходом дела Бейлиса следили в Европе и Америке.

Я не буду пересказывать подробно историю «дела Бейлиса», напомню вкратце. Приказчик кирпичного завода Менахем Мендель Бейлис был обвинён в убийстве в марте 1911 года православного подростка Андрея Ющинского, причём не просто в убийстве, а ритуальном. Была использована формула так называемого кровавого навета, широко применявшегося против евреев ещё в Средние века, дескать, евреи употребляют для приготовления мацы на Пейсах кровь «христианских младенцев». 

Этот мотив не просто давал повод антисемитам и черносотенцам обвинить евреев в ненависти к христианам, но имел и политический подтекст. Говоря коротко, правые стремились сделать всё, чтобы не дать выйти евреям за границы черты оседлости, черты бесправия — и в прямом, и в переносном смысле.    

Так обычное уголовное дело стало знаковым и принципиальным. Дело было шито белыми нитками, крайне топорно, причём это понимали даже те, кто стряпал его. Судью и государственного обвинителя пришлось назначить из Петербурга — киевские чиновники судебного ведомства отказались участвовать в явно сфабрикованном процессе, да и православная церковь официально не поддержала обвинение евреев в ритуальных убийствах.

Характерно, что в защиту Бейлиса выступили даже некоторые националисты, монархисты и антисемиты, например, Василий Шульгин — один из руководителей российских правых.

«Дело Бейлиса» уже сто лет назад стало символом: для одних — подтверждения кровожадности, коварства и вообще зловредности еврейства как такового, что служило основанием и оправданием для притеснения евреев в Российской империи, для других же — мрачной, косной, реакционной российской государственной машины, не останавливавшейся ни перед какой, даже самой чудовищной ложью во имя проведения нужной ей политики.

Ажиотаж в Харькове

В Российской империи, наверное, не было газет, которые бы не освещали процесс над Бейлисом. Харьковская пресса тоже внимательно следила за его ходом. В газетах публиковались ежедневные отчёты, киевские корреспонденты делились впечатлениями с места события, петербургские — мнением «высших сфер», а местные передавали реакцию на процесс жителей Харькова и окрестностей.

Власти старались делать всё, чтобы не допустить лишнего ажиотажа вокруг этой темы. Так, в харьковском кинотеатре «Модерн» должна была демонстрироваться сенсационная, как её подавали создатели, картина «Дело Бейлиса» производства известного кинопродюсера Александра Ханжонкова. «Модерн» даже повысил цены на билет на 10 копеек — весьма немало по тем временам — из-за больших затрат на приобретение картины, как было сказано в объявлении. 13 октября старого стиля картину прокрутили, на следующий день администрация губернии запретила демонстрацию фильма, а спустя неделю временно закрыли и сам синематограф «Модерн» «за демонстрирование без надлежащего разрешения» кинокартины.

В конце октября по старому стилю процесс подходил к концу. Нервозность в обществе усиливалась. Правые готовились к погромам, левые — ко всеобщей забастовке. Власти штрафовали газеты за рассуждения о деле Бейлиса налево и направо. Харьковские евреи решили отменить в зимнем сезоне все вечера — как сказали бы сейчас, увеселительные мероприятия.

Ожидания достигли апогея в день объявления приговора по делу Бейлиса — 28 октября, понедельник (по новому стилю это 10 ноября).

Уже с вечера воскресенья, ночью и весь следующий день телефон в редакции харьковской газеты «Южный край» не умолкал — желающие узнать судьбу Бейлиса звонили не только из Харькова, но также из Курска, Белгорода, Екатеринослава, Бахмута, Луганска и других городов, писала газета. К вечеру понедельника около дома редакции на Сумской, 13 стала собираться публика. Настроение евреев Харькова было самым мрачным, в воздухе витал вопрос: нет ли где-нибудь погрома? На следующий день газета писала:

«Давно уже харьковские евреи не переживали столько тревог и волнений, так нервно, так горячо не реагировали на каждую весть, каждый слух всё о том же: о деле Бейлиса… Мёртво и тихо было вчера днём в еврейских кварталах Харькова. Николаевская, Садовая, Мещанская, Скрипницкая, Клочковская улицы, Слесарный, Петровский, Скрипницкий переулки и все прилегающие к ним переулки и улицы, другие части города, где ютится еврейская беднота, были безлюдны. По тротуарам не носились ватаги оборванных, но весёлых мальчишек, не было слышно смеха и криков, и болтливые соседки не сходились у ворот и не судачили друг о друге. Лишь изредка понуро проходил еврей-старьёвщик и, если встречал другого, такого же дряхлого, как и он, старика, на минуту останавливался, качал головой и шёл дальше». («Южный край», 29 октября 1913 года)

Присяжные вынесли оправдательный приговор без четверти шесть вечера 28 октября. Киевский телеграф бы так запружен, что даже срочные телеграммы передавали с запозданием. Людей, ожидающих известий из Киева, у редакции «Южного края» было столько, что в контору невозможно было пройти. Во избежание непорядков к дому на Сумской, 13 отправили усиленный наряд полиции, но люди вели себя самым мирным образом. Сообщение об оправдании Бейлиса вызвало взрывы радости:

«Улицы верхней части города до глубокой ночи были оживлены — везде стояли группы, читавшие телеграммы, которые у разносчиков буквально рвались из рук. В театрах весть об оправдании произвела особую сенсацию. В антрактах почти у каждого зрителя была телеграмма. Евреи целовались и поздравляли друг друга». («Южный край», 29 октября 1913 года)

Харьковское эхо громкого дела

В следующие дни из Харькова в Киев пошли телеграммы. Группа харьковских приказчиков отправила присяжным заседателям по делу Бейлиса телеграмму, в которой были такие слова: «Вашим справедливым приговором вы сказали, что русский народ не намерен поддерживать гнусную ложь против древнего угнетённого народа». А группа харьковских адвокатов приветствовала в лице присяжного поверенного Николая Карабчевского, одного из защитников Бейлиса, «защитников чести родины и интересов правосудия от кошмара, суеверия и позора кровавого навета». Отдельные харьковцы и члены различных кружков передали в пользу Бейлиса несколько сот рублей.

Однако нежданной и огромнейшей ложкой дёгтя в бочке мёда стало решение вице-губернатора Харьковской губернии Павла Масальского-Кошуро, который управлял в отсутствие губернатора, закрыть по следам «дела Бейлиса» 30 октября Харьковское медицинское общество. Сановник поверг в шок местную и не только общественность.

Вот реакция только двух человек на закрытие медицинского общества. Известный журналист, писатель, критик того времени Ефим Бабецкий, много публиковавшийся в «Южном крае», писал в своей колонке «Мелочи жизни»: «Живу в Харькове больше 35 лет и могу свидетельствовать, что за это время наша общественная жизнь не переживала столь гнетущего момента, как сейчас…».

Известный харьковский присяжный поверенный Лев Рубинштейн говорил: «Закрытие харьковского медицинского общества я не могу назвать иначе, как общественным бедствием и притом не только для Харькова».

Масальский-Кошуро заявлял, что медицинское общество он закрыл за нарушение устава и за демонстративное нарушение по делу Бейлиса. Собственно, «нарушение устава» было предлогом, истинным поводом стало именно демонстративное нарушение: за два дня до вынесения приговора, 26 октября по старому стилю, на заседании медицинского общества были представлены обстоятельные доклады врачей, которые в пух и прах разбивали версию о ритуальном убийстве, якобы совершённом Бейлисом. Общество в составе 60 врачей, присутствовавших на собрании, единогласно вынесло резолюцию, осуждавшую экспертизу их коллеги, киевского врача Сикорского, которая якобы подтверждала, что убийство совершено в ритуальных целях.

Интересно, что харьковский губернатор Митрофан Катеринич, бывший в то время в Петербурге, заявил в интервью журналистам, будто, с одной стороны, узнал о закрытии Харьковского медицинского общества только из газет, а с другой, не видит в этом ничего страшного, поскольку все учреждения общества продолжают функционировать, к тому же научная деятельность его, дескать, малоизвестна и не особо значима.  

Как бы в ответ на циничные и откровенно лживые слова руководителя губернии харьковские газеты в один голос говорили о том, что «по своему научному значению и значению своих учреждений медицинское общество занимает первое место в России и одно из первых в Европе».

Губернатор действительно лукавил, если не лгал откровенно, когда говорил, что значимость Харьковского медицинского общества невелика. За два года до процесса Бейлиса общество отметило полувековой юбилей. За это время, если перечислять только самые значимые его достижения, общество основало Бактериологическую станцию и Пастеровский институт (сейчас это НИИ микробиологии и иммунологии имени И.И. Мечникова), химико-микроскопический институт, женский медицинский институт, открыло лечебницы, больницы, приюты, медицинскую библиотеку. Именно через медицинское общество финансировались эти учреждения. Деятельность Харьковского медицинского общества распространялась на 26 губерний и областей юга империи. Собственно, медицина этих губерний в значительной степени существовала благодаря ХМО.

Теперь харьковская пресса посвящала целые полосы новой проблеме: откроют ли вновь медицинское общество? Две недели эта тема была «топовой». Наконец, после переговоров с Масальским, выездов представителей общества в Петербург, жалобы в Сенат, утрясания условий, на которых Харьковское медицинское общество вновь сможет работать, распоряжение о его закрытии было отменено.

Сто лет назад правосудие, справедливость и правда восторжествовали. Сейчас, век спустя, «дело Бейлиса» показательно не только тем, что удалось снять чудовищные средневековые наветы с евреев. Показательно, на мой взгляд, другое. Чиновники, журналисты, не согласные с официальным мнением, с требованиями начальства, не боялись об этом заявлять открыто и отстаивать свою точку зрения.

Служащие киевского судебного ведомства, которым первоначально поручали вести процесс, были уволены или переведены в другие города за то, что отказались в нём участвовать, понимая очевидную несостоятельность обвинения. Уволили и киевских полицейских, расследовавших убийство и также не согласившихся участвовать в фабриковании доказательств против Бейлиса. Но они всё равно говорили о том, что виновным Бейлис может быть признан лишь в случае сфальсифицированных обвинений и неправедного суда.

Газеты, освещавшие процесс не «в правильном направлении», власти нещадно штрафовали и закрывали. По мнению крупнейшего исследователя «дела Бейлиса» Александра Тагера, за публикации по делу были арестованы и привлечены к суду 8 редакторов, закрыты 3 газеты, конфискованы 36 номеров газет, оштрафованы 43 газеты на сумму 12 850 рублей. Но издания всё равно писали — многие каждый день — о процессе. 

Для многих в то время были не пустыми понятия о чести и порядочности. Их ставили выше так называемых корпоративных интересов и даже страха репрессий.