ПРОСТО ВОЛОДЬКА
Антон Суровый
Сентябрь,
но жарко – под двадцать пять. Мы сидим на сквознячке под старой яблоней
и потягиваем прошлогоднее самодельное вино из мелкого синего винограда,
который заплёл весь дом. Вино отдаёт добавленной для крепости
самогонкой, Володька смеётся – почти как виски.
Соседи из
ближайших жилых домов так и зовут его – Володькой, иногда уважительно –
Владимирычем, считают человеком отзывчивым и положительным. Володька
пьёт в меру, готов поделиться, особенно со стариками-пенсионерами,
содержит в порядке дом, ухаживает за садом и огородом, и даже засевает
житом и ячменём гектара полтора ничейной земли. Пробовал и пшеницу, но
она здесь родит плохо – супесь.
Зелёная поляна, полупокинутая
деревушка в подбрюшье Зоны отчуждения, целые кварталы брошенных
печальных домов. Красота неописуемая – вокруг безлюдье, леса, поля,
превратившиеся в луга, речка Уж с непуганой рыбой. Тишина, чернейшая
темень в безлунные ночи, по весне приходят кабаны – трусить со сливовых
деревьев хрущей, зимой забегают на огороды волки, но редких людей не
трогают – еды и так хватает.
Обсуждаем последние новости про
Кравченко и Гонгадзе. Володька смеётся, закусывая салатом из помидоров и
жареной картошкой: «Ну, учудили клоуны, последнему дураку понятно, что
наших это рук дело». Наши – это ФСБ. Вот уже одиннадцать лет чекисты
ловят его, беглеца – в Приамурье и на Северном Кавказе, в Грузии и
Азербайджане, ловят в Европе и даже в Аргентине, а он, живой и
улыбающийся, сидит вот передо мной, в Богом забытой полесской деревне.
В
далёком 1999-м он, ученик Собчака и последователь Ельцина,
воспротивился поддержать вызревший в мозгах соратников план по
развязыванию второй чеченской войны – со взрывами домов и гебешной
провокацией в Дагестане, за что и поплатился. Собственной ликвидации, к
счастью, удалось избежать – благодаря природной смекалке и навыкам
работы в разведке.
Но пришлось бежать, бросив всё – службу,
семью, надежды на демократическое развитие России, прятаться на чердаках
и в тоннелях теплотрасс, изменять внешность, запутывать следы, просить
милостыню и питаться по помойкам. Он знал – воевать с системой
бесполезно, обращаться за помощью – бессмысленно, Органы всегда были,
есть и будут истинными хозяевами России.
На его место был посажен
двойник, точная копия, неотличимый даже для жены, образцы отпечатков и
тканей для идентификации – заменены. Затем двойник стал президентом,
снова президентом и обратно премьером, а Россия – авторитарной
диктатурой, безнадёжно скатывающейся в азиатский феодализм.
Только
здесь, в полесской глуши, к бывшему директору ФСБ, секретарю Совбеза и
председателю правительства России, пришёл покой. Крыша над головой,
тишина, возня в удовольствие на огороде, ярчайшие звёзды по ночам,
раздумья возле печи под треск поленьев – что ещё человеку нужно?
Постепенно забывались жена и дочери, Петербург, гебешное прошлое, он
перешёл на украинский язык и стал бриться раз в неделю.
Оставляю
хозяину гривны, поменянные в Иванкове на его долларовые бумажки – нашёл
на одной из гебешных явок, где скрывался после побега – сам Володька на
людях справедливо светиться не любит. Садится солнце, повиснув над
зазубренным краем соснового леса, ласточки расселись на проводах,
ветерок рябит поверхность ставка в конце огорода. Пора прощаться.
Володька
выходит проводить меня к машине, укладывает в багажник гостинцы – сумки
с картошкой и помидорами и бутыль домашнего вина. Пожимаю его шершавую
от хозяйских забот руку, обнимаемся на прощание. Володька улыбается и
весь светится покоем и благодушием. Ему здесь хорошо, он счастлив.