А библиотека у меня небольшая. Утешает только, что всего лишь зародыш. Начало. Только, так сказать, вхожу во вкус. Но побочные эффекты уже наметились явственно. Жадность, алчность даже. Ревность. Страсть, переходящая в одержимость. Отсюда – склонность к тратам в ущерб семейному бюджету. Наконец, очеловечивание. Ну и пусть его…
А теперь собственно о подарке. Во-первых, он долгожданный. Вымученный. Во-вторых, он ОЧЕНЬ оригинальный. В-третьих, уместный и одновременно – безвременный. Это такой подарок, что… ух!
Давняя мечта моя. ЭКСЛИБРИС.
Справка. Ex libris (лат.) – из книг. Книжный знак. Если верить энциклопедиям в яндексе – печатный бумажный ярлык, обычно наклеиваемый и иным образом наносимый на внутреннюю поверхность книжного переплета или обложки. Он указывает на владельца книги и часто включает его имя, девиз или вензель, а иногда лаконичный рисунок, говорящий о его профессии, интересах или особенностях собрания. Экслибрисы появились с начала книгопечатания. Ими отмечены книжные собрания крупных монастырей, а позднее — королевских семейств Европы.
Моя библиотека на "собрание крупных монастырей" откровенно не тянет. Да и я – прямо скажу – родом не из королевской династии. Но.
Экслибрис был у папы. От него я узнала это загадочное слово, услышав которое многие мои друзья и знакомые до сих пор спрашивают "шо-шо?". Папа в молодости увлекался чертями. То есть в каком смысле увлекался? Чем-то интересовал его дьявольский образ. Теперь он, конечно, склонности своей этой стыдится и от нечисти старается избавиться. Но были в его коллекции прелюбопытнейшие, надо сказать, экземпляры! Забавный такой чертик со стаканом, невероятным образом сидящий в середине графинчика тонкого стекла – непостижимая тайна моего детства. Графинчик уже треснул, но выкинуть его папа все не решается – только засунул подальше. М-да.
Так вот, у папы на экслибрисе был черт. Он сидел на развернутой книге и хвост его затейливо изгибался в букву С – первую букву фамилии. Экслибрис папа сделал сам. Вырезал на линолеуме (специальном), приклеил к деревянной ручке – отличная штука вышла. Предмет моей зависти. Я тоже с детства хотела именную печать.
И вот – пожалуйста. Дожилась. Отдельный низкий поклон Максу Головачеву – за эскиз.
Делов-то. Снести в Графику-М да забрать на следующий день. Но вот 2 (прописью: два!) года не доходили же руки! А тут… такая оказия! 8 марта!
Сижу теперь – перебираю свои книжки. Сортирую их любовно. Хлебникова – к Хармсу. Гениса – к Довлатову. Панюшкина – к Шендеровичу. Достоевского – отдельно. Латынину – к Стругацким. Цветаеву – с Бродским и Набоковым. Сэлинджера – к Воннегуту и Фолкнеру. Бабель, Пастернак, Гиппиус (NB: отнять Мережковского у Таньки!), Одоевцева, Замятин… Припечатываю их так крепенько. В корешочки целую. Все, милые мои. Это вам покрепче крепостного права будет!
И ведь не то, чтобы среди моих знакомых много негодяев. Отнюдь. Наоборот – все очень даже порядочные люди. Интеллигентные даже встречаются. А книги пропадают самым непостижимым образом. Впрочем, чего это я? У самой грешным делом нет-нет, да и мелкнет мыслишка – зажилить томик-то. "Забыла". А придет в гости хозяин да уличит – хлопнуть себя по лбу да воскликнуть: "Так это твоя?! А я голову ломаю!". Но нет. Воздерживаюсь. Ибо обладание должно быть безраздельным.
Иной раз думаю: а может они не по злобе? По забывчивости. Простой, как бельевая пуговица, забывчивости мне книги не возвращают… Вот этого шанса я их таперича и лишу. Открываешь переплет, смотришь на титульную страницу – а там я. Змеюка.