Внучка декабриста слышит шум на улице и посылает прислугу узнать, в чем дело. Вскоре прислуга возвращается. – Там революция, барыня! – О, революция! Это великолепно! Мой дед тоже был революционером! И чего же они хотят? – Они хотят, чтобы не было богатых. – Странно. А дед хотел, чтобы не было бедных…
Прямых параллелей не предъявлю. Однако последние недели этот известный диалог назойливо крутится в моем левом полушарии. Ассоциации не устойчивые, но и «едва уловимыми» обозвать их сложно.
В здании Харьковской областной государственной телерадиокомпании установили турникет. На входе или на выходе – кому как понятней. Это символ. «Скипетр» нового порядка или «Держава» старой власти, опять же – на выбор. Громоздкое сооружение уже стояло когда-то в пятом подъезде Госпрома, тяжелое, как бегемот. Я, при весе в шестьдесят килограммов, попадала вовнутрь только с третьей попытки. Зимой с пятой. Потом была революция, Арсен, Зураб… «Бегемота» снесли на фиг. Вход оказался широченным. Ощущение свободы проникновения сулило новое настроение. Сработало. Дяденьки-охранники перестали здороваться словом «пропуск». В огромные «врата» просочились новые идеи, студии, заставки, программы и даже кофе-автомат. Государственное учреждение из «режимного объекта» со сложным названием превратилось просто в «ОТБ». Помню, мы дружно ржали с этого названия и, не попадая в ноты, горланили: «ОТЭБЭ и обо мнэ в прэдрассвэтной тишинэ». Было весело. Думаю, не всем… Есть такая детская игра «хорошо – плохо». Я играла с первоклашками, когда работала в школе. Очень занимательная игра. Нужно поделить класс на две части и загадать любое явление или предмет. Команды по очереди доказывают – хорошо это или плохо. Например, дождь.
— Дождь – это хорошо, потому что от него растут цветы и деревья! – кричит Леша. — Дождь – это плохо, потому что можно промочить ноги и заболеть! – возражает Настя.
К концу урока дети доходили до таких изысканных аргументов, что взрослые за подобный креатив обычно деньги платят. Счет, как правило, был почти равный. Так устроен мир. Кому-то хорошо – «трудодни», удобно – «по графику», достаточно «скамеек и фонтанов». Кто-то, убей, – не понимает смысла «служебных записок», «должностных обязанностей» и «режима с девяти до шести». Тем более, если твой труд – идея, производство – творчество, режим – всегда. Зураб научил – ни минуты не сиди без идеи, не важно, где ты и какое время суток. Речь не только о журналистике. Мне кажется, в любой профессии – либо ты «работаешь работу», либо «болеешь делом». Болячка похуже алкоголизма – вообще не лечится. Заражает, как правило, руководитель. Не умеет – ставит турникет. – Довожу до сведения, – сообщил незнакомый мужской голос по телефону, – Что был вынужден известить начальство о Вашем отсутствии на рабочем месте в течение нескольких дней.
– Да чо уж там дней, пару месяцев не появляюсь, – призналась я, – Кино снимаю, сейчас вообще в пятистах километрах от Харькова. Голос напомнил, что я – табелированная (!) и поэтому права не имею. Оскорбление я проглотила, конечно, но объяснить попыталась. Мол, план сильно перевыполнила, просили 12 программ в год, а я 18 сняла за несколько месяцев. Сейчас проекты новые, задумки интересные, что-то и на ОТБ принесу, пока, мол, в разработ… Не дослушал меня голос, сказал, что в ЭТИ творческие дела НЕ вмешивается! А на работу надо ходить строго по графику! И пригрозил по статье уволить, если срочно к начальству не явлюсь, на ковер. Страшно. Не увольнение, разумеется. Страшно, что на телеканале может быть человек (и не просто, а «на посаде»), который в творческие дела не вмешивается. Ну, уборщице, пожалуй, простительно не интересоваться контентом, оно ведь и не надо, когда дерьмо разгребаешь… Я пришла на ОТБ ровно год назад, девятого ноября. Приволокла идею, буквально за неделю сняла пилотный проект программы. «Кухня новостей», кто помнит. Собирались мы там с корреспондентами, операторами, режиссерами, болтали о том, как новости делают, вкусненькое готовили, смеялись, сюжеты обсуждали. Про то, что за кадром осталось и про то, почему оно в кадре появилось. Получалось здорово, «больные» загорелись, и снимать, и сниматься. Меня в какой-то важный темплан записали, как «ежемесячную передачу, хронометраж 30 минут». Я раз в месяц не умею, мне мало. Снимали каждую неделю, монтировали ночами, работали в режиме «нон-стоп со среды по воскресенье». Просто нравилось очень, «перло», по-нашему. В июне из-за такого темпа сдохли, плюс жара под сорок, а нам на кухнях снимать. В общем, ушли в творческий загул. К концу лета на канале случилась демо-версия новой власти. Идея умерла автоматически. Что? Прийти и спросить, например, Ирку, выпускающего редактора ОТБ-новостей: – Ирка, а чо у вас из пяти блицов («блиц» – короткое интервью, опрос прохожих на определенную тематику – ред.) все пятеро «за» дорогу в Лесопарке? Причем абсолютно с тем же сарказмом, если б все «против». Не важно. Блицы вообще «фу» (дурной прием, как по мне), но по законам жанра, если уж писать мнения пэрэсичных, то разные, для баланса. Баланс больше не приветствуется, законы новостийной школы потеряли актуальность. Не говорить об этом я не смогу, говорить – тоже. Потому что Ирка, равно как и остальные потенциальные герои «Кухни», – это коллеги, приятели, друзья. Им и без меня тошно. Было бы честнее пойти уволиться сразу, но обидно терять команду. Оператор Женька. Из «больных». Талантище. Жалко. Думала, пока планы-нормы позволяют, накреативлю чего-нибудь новенького. Детский проект готовила, чтоб подальше от политики, а тут опа – звонок. Обладателя голоса я увидела возле главной приемной. Пришел проследить самолично, чтоб злостная прогульщица не увильнула от ответственности. По сценарию, видимо, мне положено было бояться. А я так, повидаться на прощание. Из любопытства. Новый гендиректор, собственно, не произнес ничего неожиданного. Несколько раз повторил, что «люди должны работать на рабочих местах, согласно рабочего графика». Вместо ответа на вопрос: «Что для Вас важнее – трудодни или продукт?» – зачем-то трижды пообещал навести порядок. Еще сказал: «Мы в Вашей программе больше не нуждаемся». Интересно, видел ли он ее когда-нибудь? Знает ли, какой ценой она оказывалась в эфире каждое воскресенье? Бог с ней, с «Кухней», сколько их еще будет. Я, кстати, в тот же день снимала детскую программу для S-TETа. Дело не во мне, я – пыль, в контексте. ТИШИНА ДОЛЖНА БЫТЬ В БИБЛИОТЕКЕ! Вот, что важно. Слоган очень напрашивался в последний день на областном государственном телевидении. Не успела зайти в отдел кадров, там звонок. Уже «знакомый» голос спрашивал у сотрудницы, пришла ли я? Женщина кивнула: – Не волнуйтесь, «ИванИваныч», тут она, сейчас рассчитаю. Вздохнула как-то понимающе и сказала в пустоту: «Вакансии им нужны, для своих». Несмотря на то, что меня впервые в жизни уволили, я обрадовалась – «чужая». Приятно находиться по ту сторону турникета. Ненавижу систему, с детства. Не спала в садике, не ходила на линейки в школе. Презирала форму, игнорировала «смотр строя и песни». Меня в пот бросает от фразы: «заполняем ведомость на новогодние подарки, срочно принесите свидетельство о рождении дочери». Ужас! Найти документ (я никогда не помню, где он), пойти «отксерить» (там, конечно, очередь), принести в канцелярию (естественно – перерыв), а копию, оказывается, надо было поперек листа печатать, вы шо, не знали?! Ничего, что за это время я успею сочинить рекламный ролик и заработать ребенку на такой же подарок? Мне так проще. Дешевле купить батарейки в киоске, чем полдня таскать «мертвую» петличку по комиссиям и выписывать заявку-полотно про серийный номер С-15142. По этой же причине я никогда не вызываю врача, не хожу в поликлинику, не развожусь, не меняю паспорт, не оформляю субсидий, стараюсь не попадать туда, где «Стучать», «Ждать» и «Зайдите завтра». В Канаде один эмигрант спросил про «следы революции», я улыбнулась – трудности перевода). А он требовал наглядности, иллюстраций к демократии: – Покажи мне плиз, удалось ли в Украине, у тебья в Харькове, хоть немного поломать систьему? – Снесли турникет! – вспомнила я тогда «картинку». Даже не представляла, насколько она окажется символичной. «Хорошо-Плохо» – помните игру? Ответов почти поровну. Почти. А значит, кто- то все-таки проигрывает. Есть у революции конец.