Григорий
Ганзбург
К 80-летию Марка
Карминского
Уже в
пятнадцатый раз день рождения композитора мы отметили без него. В 1995 году М.В. Карминскому было 65 лет, и все восприняли его уход как
трагически раннюю смерть. Никому Карминский не казался человеком пожилым, тем
более старым. Таково наше сегодняшнее восприятие возраста. С каждой эпохой оно
меняется, и мы парадоксальным образом представляем композиторов разных
столетий, проживших одинаковое число лет, как людей разного возраста.
Размышляя, например, о судьбе Баха, мы думаем о человеке, умершем в
почтенной старости. А жил Бах 65 лет. Весьма пожилым, успевшим состариться
кажется нам Б.Сметана, который умер в 60. Самый
разительный пример связан в истории поэзии с Т.Шевченко, которого большинство почитателей представляют человеком
преклонных лет, а было ему 46…
Совершенно особое значение имеет возраст для
композитора. По биографиям и хронографам творчества известно, что сочинения,
созданные после 50-ти, после 60-ти,— это почти всегда лучшие вещи автора (если,
конечно, ему выпало дожить до таких лет). Теодор Адорно даже полагал, что
только поздний период творчества композитора позволяет верно судить о его
стиле. Именно поэтому ранние кончины, например, Перселла (36), Березовского
(32), Моцарта (35), Шуберта (31), Мендельсона (38), Бизе (37), Шопена (39) —
воспринимаются нами как культурно-исторические катастрофы.
В судьбе М.В. Карминского было много счастливых
свершений, но были и стороны трагические. Случилось так, что его сочинения
последних лет, вещи самые важные, мудрые, созданные на вершине мастерства (и,
добавлю в скобках, созданные из последних сил среди мучений смертельной
болезни),— оказались наименее известны.
Достаточно давно Карминский был оценен как крупная
фигура в современном музыкальном театре. Для театра — оперного, драматического
— он чрезвычайно активно работал в молодые и зрелые годы, став автором четырех
опер (среди них “Десять дней, которые потрясли мир”, “Иркутская история” — с
успехом поставлены во многих театрах Украины, России, Чехии, Германии), музыки
к многочисленным постановкам в украинском, русском, еврейском театрах.
Всенародную славу композитору принесли 5 авторских грампластинок (наиболее
популярная из них — запись мюзикла “Робин Гуд” с участием Иосифа Кобзона, Льва Лещенко,
Валентины Толкуновой, Евгения Леонова — стала любимой пластинкой уже не одного
поколения детей). Музыка Карминского достаточно много издавалась и имела
широкий резонанс в прессе.
И вот настал тот самый, поздний период (по Адорно —
лучший и важнейший), но… совпал с известным всем нам периодом, когда
обанкротившиеся музыкальные издательства прекратили печатать ноты, звукозаписи
— только коммерческие, филармонии едва дышали. Карминский тяжко переживал все те новые препятствия, которые возникли
для профессиональной жизни музыкантов из-за экономических причин. Но
одновременно он был счастлив тем духовным раскрепощением, тем глотком свободы,
которые подарила ему новая эпоха, годы ослабления и разрушения тоталитарной
системы.
Карминский всегда не терпел идеологической,
интеллектуальной несвободы. Сегодня я, без боязни кого-либо подвести, могу
вспомнить хотя бы такой штрих: радиоприемник в его доме многие годы был
настроен на волну радиостанции “Свобода”. Карминский был, наверно, одним из
самых ревностных и благодарных радиослушателей, его осведомлённость по этой части заставляла думать, что он
находится у приемника круглосуточно. Помню, как не раз он переносил на другое
время телефонный разговор, поскольку в тот момент что-то важное передавала
“Свобода”…
В творчестве композитора эти годы ознаменовались
сочинениями для струнного оркестра (в их числе, например, сюита “Лики
барокко”), композициями для хора без слов (“Лакримоза”, “Поминальный плач по
отцу Александру Меню”) и на стихи Б. Пастернака, М. Цветаевой,
В. Ходасевича, Д. Мережковского, связанными с традициями духовной
музыки.
Последние пять лет М.В.Карминский был непременным
участником крупнейшего в Украине Международного музыкального
фестиваля “Харьковские ассамблеи”, инициатором и художественным руководителем которого
является пианистка и певица Татьяна Веркина — музыкант, высоко ценимый Марком
Вениаминовичем. Многим памятны премьеры его новых сочинений в фестивальных
концертах. Последнее при жизни автора исполнение его музыки также состоялось на
этом фестивале всего за несколько дней до кончины. Марк Карминский выступил и
как музыкальный писатель. Он опубликовал в ежегоднике “Харьковские ассамблеи”
яркие, содержательные литературные эссе о композиторах-романтиках Франце Шуберте, Феликсе Мендельсоне
и Роберте Шумане.
В июне 1995 года в Харькове вышли в свет два последних
прижизненных издания произведений мастера — хоровой сборник “Дорога к храму” и
“Еврейская молитва” для скрипки соло. Эти издания были подготовлены к печати
Институтом музыкознания, научным сотрудником которого М.В. Карминский
оставался до последних дней жизни. В его планах были научно-публицистические
книги “Новеллы о композиторах и людях искусства”, “Композиторы и музыковеды
в симпатиях и антипатиях”, он планировал написать историческое исследование
о роли еврейских музыкальных деятелей в мировом художественном процессе. Эти
замыслы остались нереализованными, как и намерение зафиксировать в мемуарном
очерке события, связанные с кампанией борьбы против космополитизма, в частности
историю преследований харьковского композитора Дмитрия Клебанова, запрета его
Первой симфонии, посвященной жертвам “Бабьего Яра”.
Чрезвычайно плодотворной была общественная активность
композитора в эти последние годы и даже месяцы: музыка М.В.Карминского
составила программу беспрецедентного детского хорового фестиваля, проходившего
в Харькове в 1993 году, при его участии был создан благотворительный Фонд
поддержки молодых дарований (и в последний год жизни Карминский — активный член
Правления этого фонда, вместе с поэтом Борисом Чичибабиным, пианисткой Татьяной
Веркиной, тогдашним мэром Харькова Евгением Кушнаревым). С энтузиазмом
участвовал он и в создании объединения творческой интеллигенции “Круг”, которым
руководит Ирина Слета.
Все эти стороны его деятельности
нашли отражение в книге «Воспоминания Марке Карминском», вышедше в 2000 году в
Харькове. Авторы этого сборника рисуют в основном светлые стороны, а жизненный облик человека — всегда
сочетание, игра светотеней. Ни один живой человек не состоит только из
достоинств, ни один не бывает всегда и во всем прав, безупречен, справедлив…
Теневые стороны так же важны для портрета, как и светлые. Человеческая натура
неповторимо проявляется и в неудачах, ошибках, заблуждениях, слабостях. Я помню
тысячи разных выражений лица Карминского в разные моменты общения с ним.
Выражение лица — как мгновенно исчезающий рисунок души. И лишь один раз мне
показалось, что я увидел душу Карминского ясно и глубоко. Это был неожиданный и
очень неловкий момент при обсуждении в Союзе композиторов какой-то из премьер.
Гостья из Киева (музыковед, занимающая влиятельную должность), высказываясь
хотя и не грубо, но более резко, чем это обычно делают щадящие самолюбие друг
друга харьковчане, покритиковала новое сочинение Карминского. Речь шла о незадолго
перед тем прозвучавшей сюите; премьера имела успех, автор пережил эйфорию, и
вдруг критик говорит об этой музыке как о примитивной и не имеющей
художественной ценности… Когда киевлянка произносила свою речь, я как раз
смотрел на лицо Карминского, ставшее похожим на лицо плачущего ребенка. Такое
выражение не может быть описано словами, и я не уверен, что даже фотосъемка
успела бы ухватить момент этого мимолетного страдания. То был короткий миг,
когда человек не контролировал выражение лица и можно было увидеть
обнаженную душу. В моменты успеха, когда принимают поздравления и похвалы,
таких душевных глубин не увидеть…
Когда-то в 20-е годы существовало понятие “советизация
оперного репертуара”. Тот процесс, который совершался в последние пять лет
жизни Карминского, можно назвать “десоветизацией репертуара” (и не только
оперного, процесс затронул все музыкальные жанры): никакие “Красные галстуки” (так называлась одна из
его популярных песен) не могли оставаться
в живом, реальном музицировании. Карминский, как большинство интеллигентов,
всегда был в душе оппозиционером, но жизнь со своими неожиданными
переменами оказалась значительно радикальнее, чем прогнозы оппозиционеров…
Марк Вениаминович оставался динамичен: он чутко наблюдал, тонко анализировал, в
чем-то менялся, чему-то внутренне противился; у него были и моменты
растерянности, и моменты гнева по поводу глупого, бездумного разрушения
того, что в культуре жизнеспособно и плодородно.
Сейчас некоторые ранее популярные произведения отошли
в историю, другие, наоборот, приходят из небытия. Главный труд позднего
Карминского — балет “Рембрандт” — пока никому не известен, рукопись не
опубликована. Никто не видел еще тех ценностей, которые хранит эпистолярный
архив композитора. Постепенно эти и другие материалы будут приходить к
слушателям, зрителям, читателям. Общественная значимость личности Карминского,
интерес к нему в будущем, вероятно, станет возрастать.
Григорий
Ганзбург