Московский районный суд. Полдевятого утра. Толпа стариков дежурит под судной дверью. Бабушки и дедушки с палками и на костылях массово отсуживают копейки, положенные по закону. Их "категория" называется ласково и одновременно грозно – дети войны.
Дряхлых, но упёртых, их принимают на первом этаже. Волна подслеповатых женщин и добела седых мужчин прёт к окошку номер шесть.
"Не кричать! Тихо!" – орут оттуда.
Шум, ругань, по-стариковски. Стоячие поучают друг друга: заводится один – гул на весь этаж. Кто-то занял стул и бросил якорь.
"Капустин Виктор Степанович!" – во всю глотку вопит женщина-окошко, выдающая решения.
Посреди зала – стол. Он разделен стеклом, на котором аккуратно, с душой, приклеены образцы исковых заявлений. Под ними на пожелтевших листах в клеточку сгорбившиеся старушки – по-особому, старинному, карябают претензии.
"Где-то 700 гривен за год, деточка", – говорит мне о государственном долге одна истица.
"М-да…", – думаю я про себя, огорченно.
Патриотические мысли – горы, рикы, полоныны – всё это представилось мне вместе с трембитами и унеслось. Глубоко. Вдаль.
"А где тут канцелярия, не знаете? Мне по разводу получить", – рассеивает чёрную картину молодой человек, освободившийся от уз.
"Шестое окошко", – показываю я не культурно, пальцем, в безнадежную толпу.
Вообще мне на другой этаж. Я же пришла не по этому поводу.
"…Замолчать! ать-ать-ать!" – слышится эхо из заветного окна, уже на ступеньках.
Ищу кабинет. На втором этаже сажусь на стул перед дверью. Они тут одинаковы, таблички: "приймальня", "суддя", а рядом объявления, на А4, шрифтом Тimes New Roman, кегль 72. Истерические такие воззвания. К детям войны.
"В СЛУЧАЕ ПОЛУЧЕНИЯ КОПИИ ПОСТАНОВЛЕНИЯ СУДА ПО ПОЧТЕ, ПО ВЫДАЧЕ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО ЛИСТА, ОБРАЩАТЬСЯ В КАНЦЕЛЯРИЮ СУДА!!!" – подчеркнуто и три восклицательных знака.
Ожидая, я стала свидетелем пяти мини-скандалов. Секретари, помощники судей из деловых приёмных выбегают и громко-громко, срываясь, объясняют старикам – то же, что и в объявлениях. Таким же почерком.
"А там сказали – сюда!" – то уверенно, то чуть не плача говорит женщина в сером платочке.
Конец этих историй всегда один: хлопок дверью с той стороны и горе неудовлетворения с этой.
"Черт знает что!" – поддерживают бабулю "коллеги".
Сплочённость и в то же время разобщённость некоторых из них грандиозна. Вот они шепчутся о секретах быстрого получения исполнительного листа. Чуть по коридору – ссора. Дедушка с клетчатой сумкой влез вперед. Cтрогая обиженная бабушка в берете и подведенными бровями корит старика.
Его так и хочется защитить. Он не нарочно. Он потерялся.
Секретарь за дверью не унимается: "Ждите постановления суда по почте! Мы послали заказным письмом! Заказным письмом!"
Бабули не понимают этих процедур. Иногда, кажется, умышленно. Такой вампиризм – пить кровь из судебных работников. "Страна ж проклятая!"
А потом примеряешь на себя, на своих родственников… А что если эти 700 в год – едиственные гроши?
"Бардак. Добить решили", – говорит кто-то.
"Трындец", – вырывается у меня.
Я прогуливаю лекцию мировой литературы. Мы сейчас проходим постмодернизм. Европа, идеи всякие. Там им на лекции я завидую.
Я не ною, не подумайте, я осознанно хожу на задания. Но при таком раскладе хочется учиться – много, сытно – и ехать отсюда далеко-далеко. Кажется, впервые так сильно.
Что я рассказываю, вы, наверное, знаете.
С часу до двух в счастливом окошке перерыв. Народ разошёлся, меня попустило.
Антракт.